Дивизия имени Дзержинского

Эвакуационная комиссия заседала через каждые десять дней. На следующей комиссии после осмотра один из присутствующих врачей посмотрел на мое ранение и сказал: «У вас, Данила Никифорович, все хорошо». Показал на меня сестре и сказал, что можно записать на эвакуацию. Прошло не более трех дней, назначенным на эвакуацию необходимо сделать прививку. Прошло время, сестра записала мое местожительство – Москва, фамилию. Я сестре и говорю: «У меня двойная фамилия – Волков-Крестьянский». – «Значит, вы большевик?» На это я ничего ей не ответил. Она сказала: «Будет записано так, как вы прибыли в наш госпиталь». Показывает историю, которая будет приложена к списку на эвакуацию. Кроме истории о ранении, других подтверждающих документов не было. На следующий день во время утреннего обхода дежурный врач попросил сестру готовить больных для эвакуации. После обеденного перерыва нас по одному стали вызывать на перевязку, во время которой делали вливание прямо в рану и туго бинтовали. Перед перевязкой было радостное настроение, сразу что-то пропало, я почувствовал что-то неприятное, почему-то кольнуло в сердце, и так чувствительно оно забилось, стало грустно. После перевязки и вливания я почувствовал – на поверхности раны стала появляться боль и повысилась температура. Дежурная сестра и врач ответили, что это так и должно быть, все утихнет, стали проверять пульс, сестра ставит термометр, температура более 39. Боль все усиливалась. Сняли повязку, я увидел: возле раны получилась опухоль, покрылась сильной краснотой. Все было смазано белой мазью, а в бедро сделали укол, боль утихла. Я быстро уснул. Наутро сестра пришла в палату, стала делать перевязку, сняла старую повязку. На ноге опухоль и краснота увеличивались, вновь смазала мазью и забинтовала, но не так туго, как в первый раз. Боль и температура также продолжались, сделала укол опять в бедро.

И так вместо эвакуации меня отправили в изолятор с высокой температурой. Я спросил врача, что случилось с моей раной. «Ничего нет страшного, – ответил врач, – небольшое рожистое воспаление. Наверно, вы почесали рану, и вот от этого и занесли инфекцию». Мне так стало обидно, что я занес себе инфекцию. Изолятор находился в другом полуподвальном помещении. Как я узнал позже, его называли подвалом смертников, в котором пачками умирали. Мне каждый день в рану вставляли единственный тампон, пропитанный йодом, и мазали йодом место красноты. Нога стала черной. В подвале всегда было темно, слышны одни стоны и писк крыс, которые грызли раненых.

В это время из Москвы в Ташкент прибыла комиссия для расследования восстания в Ташкентских ж.-д. мастерских. И проверки госпиталей, в которых находились раненые. Во главе был комендант Кремля. Мы о комиссии ничего не знали. Комиссия опрашивала раненых из изолятора. Нас перенесли на первый этаж. Комиссия-консилиум. В палате один из раненых меня стал расспрашивать, откуда приехали, мы сказали – из подвального изолятора, из нашего смертника. Я попросил передать комиссии, чтобы она зашла в нашу палату. «Скажите им, здесь раненый из кремлевского отряда Я.М. Свердлова Волков-Крестьянский». Кто был в комиссии, фамилию я не помню. После прихода комиссии было установлено заражение. Немедленно были наложены резиновые жгуты выше раны, стали немедленно готовить к операции. Для спасения жизни оставался один выход – ампутация. От ступни до ранения колена – все почернело и омертвело. Выход оставался один – умереть с ногой или оставаться живым, но без ноги. Решение принял последнее – жить без ноги. Через несколько минут меня перенесли к операционному столу и дали книгу, в которой я должен расписаться, что согласен. В книге написано: «Я, Крестьянский Д.Н., согласен на ампутацию правой ноги выше колена». Я расписался – Д. Волков. Тут же стали давать наркоз. Вдруг приостановился хирург, спросил: «Как вас зовут: Даниил Никифорович? Фамилия Волков?» Вижу, среди них получилось замешательство, спросили: а где же больной Крестьянский? Все затихли в замешательстве. Хирург еще раз меня переспросил. Я также ответил: «Волков», – и добавил: «Крестьянский». Хирург сказал: «У вас двойная фамилия! Да надо так и писать и расписываться в книге через тире». Я подписал – Крестьянский. Он повернул голову к медперсоналу и дал им понять: приступать давать наркоз. Я так нанюхался, что с утра до двух часов ночи не мог пробудиться.