Дивизия имени Дзержинского

Наступил март 1921 г. Ярко, по-весеннему светило солнце. В Ташкенте наступала уже настоящая весна, обильно цвел миндаль, быстро оживала природа, повсюду зеленела трава. В госпитале, в котором мы находились, смертность продолжалась. Умирали в большинстве случаев молодые бойцы, которым еще было бы положено и они должны были жить. В то время мне исполнилось 27 лет. В конце марта или в начале апреля я написал и отослал письмо в Москву на имя тов. Ф.Э. Дзержинского, в котором коротко изложил обо всем со мной случившемся, написал как доброволец и солдат-пулеметчик автобронеотряда им. Я.М. Свердлова ВЦИКа и ВЧК. После отправления письма я стал думать, дойдет ли оно до Москвы, и передадут ли товарищу Ф.Э. Дзержинскому, и каков же последует ответ. Надежды мои оправдались: в один из дней с нянечкой в палату вошел небольшого роста с седенькой бородкой мужчина в накинутом на плечи белом халате. Я сидел на койке, няня показала на меня. В этот момент сестра нас записывала на эвакуацию. Сестра спрашивает, в чем дело. «Ему принесли телеграмму». Вначале я напугался, но спросил, откуда телеграмма. Старичок ответил, что из Москвы: «Велено вручить вам лично, телеграмма оплачена, с обратным ответом прошу расписаться». В тот момент как я был рад, со мной вместе радовались мои товарищи по палате. Медперсонал госпиталя заинтересовался полученной мною телеграммой. Товарищи мне желали скорейшего возвращения в отряд. Просили сообщать день выезда, номер санпоезда.

Группа нашей палаты была назначена на эвакуацию во вторую очередь. Наутро 1 мая вскоре после обеда началась погрузка, и закончилась она поздно вечером. Ужинали уже мы в вагоне санпоезда. В ночь на 2 мая наш эшелон был отправлен из Ташкента в Москву. В нашем вагоне в пути заболели три товарища. Все признаки на тиф. А всего в поезде – семь человек. По прибытии в Оренбург рано утром наш санпоезд остановился у платформы эвакогоспиталя, у здания бывшего пакгауза. Встали как обычно, ожидали утреннего завтрака. Сестра объявила: «Товарищи, приготовьтесь, скоро пойдем завтракать». Голоса: «Куда? Вот эвакогоспиталь». Сестра обратилась к заболевшим: «Вам принесут, вы лежите. А вы пойдемте со мной». Мы вышли из двери вагона прямо в госпиталь. Завтрак состоял из пшенной каши, кусочка черного хлеба, кружки чая и около двух чайных ложек сахара. Перед началом врач сообщил нам: «Покушайте, и сейчас же все по очереди пойдемте в баню. У кого не сняты повязки, сестра выдаст вам клеенчатые мешочки для прикрытия бинтованных ран». Предварительно побрили, остригли нас, а потом в бане было выдано чистое белье. После бани старую повязку сняли, раны забинтовали новыми бинтами. Из бани поместили нас в большой барак, в котором посредине установлен был большой стол, за которым завтракали, обедали, около стен были установлены заправленные койки. Врач сказал: «Можете до обеда отдохнуть после бани, а после обеда вам будет сделана противотифозная прививка». Голоса: «Зачем она нам, в госпитале нам много делали разных прививок, от которых многие уже умерли». Врач: «От наших прививок никто не умирал и не умрет. В нашем поезде заболели тифом семь человек, которые будут оставлены в Оренбурге до выздоровления». Вскоре после обеда стали нас вызывать в отдельную комнату, в которой много было врачей, производили прививку. После прививок нас задержали на трое суток. Из Оренбурга отправили в Москву другим поездом. От Оренбурга до Москвы продвигались медленно. На каждой большой ж.-д. станции были продолжительные стоянки в связи с получением продовольствия. В большинстве получали вместо продуктов готовую пищу: завтрак, обед, ужин. Для получения питания наш эшелон ставили на запасный путь. В Москву нас привезли на 30-е сутки, 3 июня 1921 г.