Дивизия имени Дзержинского

Пожалуй, немало мужества нужно для того, чтобы ночью, в кромешной тьме, дойти до боевого охранения и потом, примостившись в окопе, забыв об усталости, вести разговор с солдатами по душам. А как приятно бывает принести им радостную весточку, передать письма, взятые днем на полевой почте, которая из-за плохой дороги и частых обстрелов немного отстала от частей дивизии. Да за одну такую весточку солдат расцелует! И я сам был свидетелем, когда Романа Кудряшова обнимал рядовой Сахарко, после того как тот передал ему письмо от родных, которых солдат считал погибшими... И потом я видел, как сели рядком Роман Кудряшов и рядовой Петр Сахарко, как подошли к ним другие и как читал боец вслух это письмо. А Роман потом, находясь под впечатлением письма, говорил солдатам о ненависти к врагам, о том, как ждет весь народ, вся Родина от них победы, как нужно ни дня, ни часа не давать гитлеровцам передышки.

И может, эта короткая беседа, этот разговор и редкие минуты затишья оказались сильнее длинной речи или какого-нибудь пространного доклада, потому что слова комсомольского вожака, как электрический ток, шли от сердца к сердцу по тем невидимым проводам, имя которым – солдатское братство.

Помнится, зимой 1944 года остановились мы в одном украинском селе. Редакция дивизионной газеты разместилась в небольшой хате возле церкви. Под вечер забежал Роман Кудряшов. Полушубок нараспашку, шапка немного сдвинута «под Чапаева», сам чем-то возбужден, обрадован.

– Понимаешь, какая история. Прихожу к разведчикам потолковать. А тут как раз они «языка» притащили. Я этого фрица спрашиваю: ну что, мол, довоевался? А он лопочет, как попугай: «Капут! Капут! Гитлер канут!» – и все за голову хватается. Все, конечно, смеются. Я к чему это толкую? Может, в газете об этом написать...

Все это отрывочные детали, штрихи, эпизоды.

Скупые строки дневника помогают воссоздать то, что не в силах сделать память. Вот несколько выписок из фронтового дневника Романа Кудряшова, которые дают возможность представить, о чем думал, о чем мечтал, к чему стремился, кого брал себе за образец этот романтичный парень, неутомимый труженик-фронтовик.

«Я пойду своей дорогой, – записывает Роман 5 сентября 1941 г. – В труде любить научусь, в трудностях жизнь познаю».

А вот короткая фраза из дневниковой записи за 5 октября 1941 г.: «В трудные моменты только вперед зорче поглядывай, а оглядываться нет времени».

«Только приспосабливаться не надо. А жить, работать всей душой» – это записано в январе 1942 г.

«Сегодня вновь Островского читал, – пишет Кудряшов. – Николай Островский не думал, наверное, что он станет и моим лекарством».

А как трогательна короткая дневниковая запись о матери:

«Небось, как и прежде, выходит к изгороди нашего палисадника и в несчетный раз вглядывается в золотисто-зеленоватую даль, все время взором ища меня... Мать – это есть мать, мама... Другого же имени не придумаешь. И его на земле нет».

В апреле 1943 г., в период затишья после боев, Роман снова возвращается мыслями к образу Павки Корчагина, к замечательному примеру Николая Островского.

«Мне нельзя, – пишет он, – себя механически сравнивать с этим творцом жизни, я мал в сравнении с ним, но и мне пора встать на какую-то широкую и главную дорогу жизни. Надо жить, жить интересней и плодотворней. Это значит, надо больше работать, делать только так, как надо. Вот чему надо подражать и у кого учиться...» И дальше, как бы развивая эту мысль, Роман записывает: «Идти в первой колонне делающих новую жизнь».

Не раз комсомольский вожак был в бою, под огнем врага, дважды был ранен.

И всегда он старался быть в гуще событий, быть там, где решалась судьба боя. После одного такого посещения передовой и участия в жаркой схватке Роман записал в дневнике:

«Сегодня был в бою и видел поле боя... Когда в 100 метрах от нас застрочили автоматчики, признаюсь, что жутко стало. Нервы напрягаются так, что всего трясет. Теперь окончательно убедился: бежать с поля боя я не могу. Значит, я не трус и могу на войну смотреть открытыми глазами».

А 3 декабря 1943 года дзержинец лаконично подытоживает свою боевую биографию: «За это время трижды встречался со смертью, но смерть отступала».

Самое волнующее в дневнике – это почти телеграфные, но емкие строки о жестоких схватках с врагом на полях Курской битвы. Приведу некоторые из них:

«7 июля. Утром я прибыл в район обороны. Все кругом горит, деревни охвачены пламенем... Самое неприятное – авиация врага. Самолеты буквально висят в воздухе. Свист, гул, шум от бомб оглушает... Бомбы рвались в 30—40 метрах. Волна воздуха сбивала с ног... Бойцы держат себя стойко. Они выстояли и выстоят! Комсомольцы держат себя хорошо...»

«8 июля. Был в районе высот. Враг лезет вперед. Деревня Теплое в наших руках... Комсомольцы дерутся хорошо».