Дивизия цвета хаки

В газете же все это выглядело примерно так. Во время Великой Отечественной группа разведчиков, обнаружив, что немцы растянули колонну по изгибу лесной дороги, открыла огонь из лесу. И фрицы стали долбить друг друга. Вот такова точность газетных сообщений той поры. Ну, ничего. Кое-кто ухитрялся вписывать реальные события в контекст гражданской войны. Газетчики понимали неизбежность эзопова языка. А вот народ, армия – ни в какую. Мы писали для себя. Ну и читали, выходит, сами. «Пишите эзоповым языком, вы же можете», – уговаривал нас военный цензор, вычеркивая даже упоминание о тельняшках. Он был всегда пьян, но от этого не менее бдителен. А язык наш точно был – «эжопов». Тут, конечно, надо было выбирать: или язык в ж..., или всего тебя (вместе с языком, судьбой, чадами и домочадцами и домашними животными) туда засунут глубоко и навсегда. Так казалось в начале восьмидесятых.

Крыша дома моего...

Подвезли кирпич-сырец, гравий, песок, цемент. Игнатов стал каждое утро проверять, что сделано на строительстве редакции. Махно, слава богу, вернулся из Союза и опять занялся газетой. Он успешно набивал ее старыми, чуть измененными заметками, а фамилии «передовиков социалистического соревнования» брал в ротных стенгазетах. С учетом того, что почта приходила один раз в неделю, «За честь Родины» в полках прочтению не подлежала. Я уже упоминал, что бойцы не читали и «Красную Звезду», она писала об офицерах. Некоторой популярностью пользовалась окружная газета «Фрунзевец» и «Комсомольская правда».

По распоряжению Игнатова в полках собрали строительную команду. И пошли кирпичные работы... Коробку вывели быстро. Я удачно выменял на спирт рамы и старые доски от опалубки. Из них, сшитых по две и положенных на ребро, пришлось изобразить потолочное перекрытие. Ничего! Дерево не подведет. Даже если обломится, то не убьет. Но самая большая удача – это крыша.

Мне удалось уломать старшего лейтенанта из строителей, курирующего работы, выписать со склада гофрированное оцинкованное железо. Мы его быстренько в дело пустили. Крыша сияла на восходе и закате, как новенькая медаль «За отвагу». Но тут вмешался строительный босс – полковник какой-то. Харя красная, живот необъятный. Подъехал на «уазике», стал орать, что он всех посадит. Железо, мол, ворованное и должно быть в другом месте. Если бы оно лежало в штабеле, я бы отдал. Но мы так пластались над этой крышей! И такая она была красивая. И обещала новую жизнь. Я вышел к полковнику, представился и сказал, вынув из кармана гранату: «Я вот сейчас суну пару таких чушек под крышу. Будет решето. Вот и забирайте». Я его не боялся. Они, суки, пачками уже проходили по военной прокуратуре за продажу стройматериалов, и если откупались, то еще большим воровством до очередной проверки. Дело закончилось тем, что Игнатов меня несильно поругал. С «военстроем» ему тоже ссориться не с руки было – Дом офицеров возводился, большой бетонно-железно-деревянный амбар, главная забота и гордость Игнатова. Палаточный, тот, с которым въехала в Кундуз 201-я, сгорел в феврале 1981 года. А затраты и объемы материалов на новый «храм армейской культуры» были несравнимы с моей редакцией, даже не внесенной в титульный список.

Бойцы несколько дней по ночам охраняли крышу. Я же поклялся, что подорву ее, если придут снимать.

Куюня

Очередной борт из Ташкента прибыл с приятным сюрпризом. На пороге возник аккуратный лейтенантик в роговых очках с сильными линзами. В «пэша» – полушерстяном обмундировании. Чемоданчик средний. Шинель через руку. Как не сдох от жары? Август...

– Лейтенант Климов... Привез приказ Политуправления ТурВО. Вы, Александр Энверович, – редактор, Махно – ответственный секретарь. А я – корреспондент-организатор.

Он мне понравился. Чистенький, с виду управляемый. Махно, правда, как-то иронически отнесся к появлению Куюни – так, в силу некоторых причин, я буду именовать нового сотрудника.

Ну, теперь станет легче. Мне можно вновь на выезды. Махно – газету делать. А корреспондент на базе будет заметки собирать.

Куюня сразу же рабочее место организовал. Красиво все разложил. Карандаши отточил. Через неделю показал картотеку своих военкоров. Завел различные журналы, тетради учета. Все по науке. И, надо сказать, техническую часть тоже знал. Толковый попался лейтенант. Водку пил. Но как-то по-девчачьи. Когда ругались матом – краснел. Особенно если говорили о бабах. А руки у него были особые – пухловатые, кожа нежная. Да и сам видом какой-то чуть ломаный, как пряник сдобный. Ну, ничего, оботрется. Все просился в поездки. Даже один раз самовольно куда-то слетал, за что получил крепко. Куда такого? Пусть привыкает. Повезло. Хороший лейтенант попался. Усидчивый. Чистюля. Я обещал Куюне, что после отпуска брошу мотаться в роли корреспондента и все связи боевые отдам в его ручонки. Но сложилось все по дурацки. По-афгански.

Уродство средней тяжести