Дивная ночь на Ивана Купалу

Страшны были сомнения. Вдруг все, что он себе надумал, это чушь собачья? Ничего не получится на самом деле? Может, стоило бы оглянуться по сторонам: вокруг не такие, как он, нормальные люди! Они веселятся в компаниях, заводят романы, коллективно клепают курсовики в общаге… Да он же и не возражал, он тоже готов был принимать участие! Только ему всего этого недостаточно. Он состоится как творческая личность, черт побери! Вот ради чего жить стоит!..

Паша задумался, и от того уже некоторое время ему было легко стоять под стеной спортзала, глядя на беснующийся народ так, словно это было нечто неодушевленное – текущая река, или шумящий листвой лес. В какой-то миг он вдруг встретился глазами с Ней. Она смотрела на него? Через мгновение наваждение прошло.

Слава богу, что учеба закончилась. Впереди его ждала плавательская практика. Он уже знал о своем распределении, и в связи с этим у него имелась одна идея…

«Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…»

Александр Сергеевич, к счастью для себя, не изведал, каково это на самом деле. Тем не менее великого русского поэта часто поминали в местах не столь отдаленных. Бывало, бугор орал, как заполошный: «Кто за вас план будет давать, ханурики, Пушкин?»

Михаил Семенович Шарыгин старался терпеть. И бугра, и «хануриков», и еще много чего. Он отсидел семь лет из десяти, отмеренных судом за хищение государственной собственности, по «фирменной» статье цеховиков.

Тридцать процентов срока сминусовали за примерное поведение, хорошая цифра! Почти столько материала от общего количества списывалось в отходы на Костромском промкомбинате, где Михаил Семенович трудился главным инженером. В действительности, сэкономленная за счет изменения схемы раскроя ткань шла на пошив модных костюмов, прекрасно расходившихся через комиссионные магазины.

Сгубил Шарыгина человеческий фактор, плюс случайность. В пункте приема вторсырья поменялся директор. Нового начальника не успели воспитать в духе «капитализма», объяснить, что с цифрами следует работать творчески, к всеобщей выгоде. Ушлый проверяющий сопоставил килограммы с квадратными метрами и нашел, что промкомбинат сдает вторсырья меньше, чем показывала цифра списания. И пошел копать.

Как потом узнал Михаил Семенович, оперу из ОБХСС никто не командовал: «Фас!» – копал он исключительно по собственной инициативе, молодой да ранний! Пока теневик из горкома партии, прикрывавший левое производство, валялся в больнице с воспалением легких, полученным от переохлаждения в проруби, в которую он нырял из бани в состоянии алкогольного опьянения, опер накопал столько, что его начальство вынуждено было дать делу ход.

Далее все просто. Требовался козел отпущения. Им и был назначен главный инженер Шарыгин, а не директор комбината, истинный организатор подпольного выпуска ширпотреба, который в ту злополучную ночь, когда простыл инструктор горкома, прыгал в прорубь вместе с ним, но оказался более крепкого здоровья.

Закладывать шефа не имело смысла. Того все равно, скорее всего, отмазали бы, но тогда Шарыгину не видать сокращения срока, как своих ушей.

Конечно, несмотря на обещанную поблажку, он все-таки счел свою потерю свободы несправедливой, однако ему не оставалось ничего, кроме как следовать призыву великого русского поэта. Этим, видимо, и отличается классик литературы от заштатного рифмоплета, что у него можно найти высказывания на самые разные случаи жизни.

До заключения Михаил Семенович был энергичным человеком. Он жил в движении, думал на бегу. Там, где он оказался, бегать было решительно негде, а туда, куда бежать хотелось, – не рекомендовалось, все равно поймают, и вообще, лучше было экономить те ничтожные калории, что поступали в организм со скудной пайкой.

Все его усердие перешло в область размышлений. Занимаясь монотонным трудом, он старался не обращать внимания на гнетущую действительность, чтобы не впасть в тоску. Шарыгин вспоминал свою жизнь, строил планы на будущее, особенно размышлял о том, как половчее вырыть яму своему бывшему шефу. Очень хотелось Шарыгину, чтобы тот вслед за ним повысил свое «экономическое» образование. А именно, узнал почем фунт лиха!

Случилось вместе с ним сидеть земляку из Линькова, горьковского села, откуда был родом сам Шарыгин. Всплыли в памяти друзья детства, одноклассники, соседи. Место, где встретились с мужиком, навеяло определенную тему. Оказалось, у них в Линькове и с этим все в порядке. Имеется свой авторитетный дядя, Цирюльником кличут, поскольку первый срок мотал на малолетке за разбойное нападение на парикмахерскую. Показал тетеньке ножик и забрал деньги из кассы.

Шарыгин шибко старался блюсти завет Александра Сергеевича, терпел изо всех сил, язву нажил, но терпел, не запятнал себя никаким неблаговидным, по местным понятиям, поступком. Завоевал у блатарей высокое звание битого фраера, то есть такого, который знает и чтит воровской закон.