Дивное лето (сборник рассказов)

— Я аккурат и собирался, — сказал Йоцек. — А то ведь мне чуть свет выезжать…

Повариха больше не обращала на него внимания: одернув фартук, она опять принялась за работу. Йоцек решил, что время вышло и можно идти в свою каморку. С тропинки всмотрелся, не просвечивает ли огонек сквозь мешковину. В окне было темно. Он отворил дверь; сперва ему показалось, будто в комнате так никто и не побывал, по тут он почувствовал сладковатый запах духов, а включив свет, обнаружил на столе наполовину опорожненную бутылку шампанского. Йоцек опустился на железную койку, посидел немного, затем повернул голову и оглядел подушку; он было поднял ее, чтобы перевернуть на другую сторону, но передумал и, бережно поднеся ее к лицу, принюхался. От подушки исходил чужой, незнакомый запах: так пахло от женщин, приезжавших из города по узкоколейке, он не раз улавливал этот запах, когда встречал гостей на вокзале. Йоцек обвел взглядом пустую комнату и снова поднес подушку к лицу.

— Он самый, — проговорил он вслух, — бабий дух… — Ему сделалось как-то не по себе от этих громко вырвавшихся слов, он положил подушку на место, встал, подошел к столу, повертел в руках бокалы. — Надо будет обратно снести. Только бы не заметили… — Йоцеку самому не правилось, что он говорит вслух, но совладать с собой не мог. — Первым делом надо бутылку опорожнить. — Он схватил бутылку с шампанским. Но выливать пожалел: не пропадать же добру. Отхлебнул глоток, подержал во рту, смакуя, затем как следует потянул из бутылки. Больше он уже не говорил вслух — расхотелось. Он скинул сапоги и растянулся на своем убогом ложе. Лежал неподвижно, не решаясь прижаться щекой к подушке, и сон долго не приходил к нему. Ему стало зябко, и он укрылся; лежать без подушки было неудобно, и ему с трудом удалось заснуть.

На рассвете старик запряг лошадей: надо было, как обычно, съездить на центральную базу и обратно. Светало, когда он тронулся в путь; ветер утих, и лишь деревья и кусты с подветренной стороны ощетинились колючками инея. Лошади то и дело по грудь проваливались в сугробы, снег скрипел под полозьями. Йоцек, закутавшись в полушубок так, что только нос торчал наружу, сидел на облучке. Было тихо; серое небо готовилось низринуть снежные потоки.

В стороне от дороги за деревьями он уловил какой-то шорох. Йоцек отогнул воротник полушубка и прислушался. Странные звуки приближались; они явно исходили от человека, по это не были чьи-то отдаленные голоса да скрип лыж по снежному пасту — привычные для здешних мест; кто-то пешком пробирался по лесу. Йоцек натянул поводья, и лошади стали. Шум слышался теперь совсем близко, и вот Йоцек увидел под елями женщину в зеленой лыжной куртке и сапогах; она с трудом шагала по глубокому снегу. Шапку она, видимо, потеряла, на непокрытые белокурые волосы с веток осыпался снег. Заметив возчика, женщина остановилась.

— Скажите, пожалуйста, — усталым голосом проговорила она, — вы едете к узкоколейке?

— К ней самой, — ответил Йоцек. — Где центральная бала.

— Не подвезете меня? — Женщина доплелась до повозки, ухватилась за боковую решетку и взглянула на старика. В этот момент Йоцек узнал ее: ночью в ресторане она сидела рядом с тем мужчиной. Кровь бросилась ему в лицо; он лишь неловко махнул ей рукой, знаком показав, чтоб садилась.

— Комендант мог бы предупредить вас, что я поеду к узкоколейке, — сказал Йоцек, когда повозка тронулась.

Выбившаяся из сил женщина, сгорбившись, сидела рядом с ним.

— Я не знала сама, что захочу уехать, — покачала она головой.

Йоцек помолчал; он осторожно потянул носом, но от женщины лишь свежо пахло снегом; ничто не напоминало запах духов в его каморке.

— Я вас и с Новым годом не поздравил! — усмехнулся Йоцек. — А ведь так оно полагается… — Он взглянул на свою попутчицу и осекся: на глазах у нее выступили слезы. — Вот-те на! — растерянно воскликнул он. — Что же это…

— О господи! — Женщина разрыдалась. — Этого не может быть, этого просто не может быть! — Тут она опомнилась и, тихонько всхлипывая, ухватила Йоцека за руку. — Не сердитесь, дяденька, не хочу я портить вам настроение, уж лучше мне слезть, доберусь и пешком…

— Еще не хватало замерзнуть на дороге! — проворчал Йоцек.

— Может, и лучше бы мне замерзнуть! Умереть, да и дело с концом!..

— Экие страсти вы говорите, милая! — Йоцек стегнул коренную. — Праздник пришел, Новый год, людям веселиться положено!

— Веселиться! — опять расплакалась женщина. — Какое уж тут веселье! Вот он зато повеселился: в полночь сбежал с этой… Нет, нет, пустите меня, лучше я в лес пойду!

Йоцек удержал ее за руку:

— Эк что удумали!

Женщина притихла и только мотала головой. Йоцек поднял воротник, чтобы спутнице не видно было его лица. Он бормотал лошадям привычные слова, однако мысли его были далеко: стофоринтовая бумажка не шла из ума. И угораздило же его польститься на деньги! Сани заносило по бездорожью, Йоцек старался удержать поводья. «Значит, с ним была чернявая…» — думал он.

— Красиво тут у нас, — хрипловато заговорил он и обвел кнутом вокруг. Женщина не отвечала. — Зима нынче суровая… — добавил Йоцек.