Дивное поле

— А можно вас спросить? — Из заднего ряда тянулась рука. Поднялась девочка-недомерочка, недоросточка. Оказывается, и такие в десятом классе бывают. Пелагея ее и не заметила прежде за рослыми да плечистыми, и не посчитала, наверное, когда считала других. А девочка, видать, бойкая, вострая, голосок звонкий, задиристый. — Можно вас спросить о семейной вашей жизни: любили ли вы когда-нибудь и был ли у вас муж?

Все засмеялись.

— И ничего смешного! — крикнула востренькая. — Вовсе не смешно!

— Да, смешного тут мало, — согласилась Пелагея и покосилась на учительницу. Лина Николаевна, насторожившись, катала в пальцах карандаш. — Не маленькие, можно вам и про семейную жизнь. Она у меня короткая была: и годка не пожила со своим Васей, а он возьми да и помри. Поехал зимой в город на лошади, а одежонка худая. Обратно в пургу ехал злую, наморозился, жар у него сильный открылся... Я к соседке — тулуп одолжила, Васю в тот тулуп и на печку. Так он в тулупе на печке и помер...

Пелагея помолчала. Почитай, сорок почти годков с той поры минуло, а кажется, будто вчера было. Вот он в гробу лежит, Вася... Щупленький такой, в пиджачишке своем лучшем — в полоску, в косоворотке белой. В руку ему свеча вставлена, и старуха Архиповна, приглашенная к гробу, что-то божественное бормочет... По старому крестьянскому обычаю отпевали и хоронили Васю, честь честью, чтоб, значит, и на том свете не обижался... Она больше всего свечку эту запомнила — в Васиных руках, из пчелиного воску слепленную, коричневую, духовитую. От нее сладкий дымок по хате стлался. Уж так хорошо пахло!..

— Я его дюже любила, Васю-то, но не совру, девоньки: попался бы хороший человек, я во второй раз попытала бы судьбу свою женскую. Детишек ради. Очень мне хотелось иметь хоть одного дитенка. Но тут война грянула, и мужиков в деревне надолго не стало. Потом уж, в сорок пятом, начали возвращаться помаленьку, но я уже об ту пору перестаркой была, да к тому же вдовкой. Никому я не приглянулась, баба тридцатилетняя... А уж так ребеночка хотелось! Кажись, все б отдала за него, на все пошла...

Лина Николаевна постучала карандашом по графину.

— Да ты не бойся, милуша, — обернулась к ней Пелагея. — Я лишку не сболтну, хоть дело это женское, и все мы тут — свой брат. Болтать-то не о чем. Блюла я себя уж вот как!.. Гордая тогда еще была: ежели в сельсовет, по закону — посмотрим, подумаем, а чтобы так, баловства ради — лучше подальше от меня держись: ты не гляди, мол, что я тихая, я горячая, я и по щекам могу, за нахальство-то... А ребеночки стали мне уже и во сне, и наяву мерещиться, будто рехнулась я малость в одиночестве, умом тронулась. Но тут меня бог спас... Знаете детский дом в Липках? Тогда его только открыли, я и пристрастилась бегать туда. Там их сирот, детишек малых, душ до ста жило. Меня воспитательницы приметили, не гоняли, а я рада: какую-нибудь девочку жалкенькую на колени посажу, покачаю, побаюкаю, другой нос вытру, косички заплету. Мальчишку, шустряка какого, подхвачу на закорки, бегаю с ним заместо лошади. Ну, морковку им с огорода принесешь, репку. Случалось, меду доставала — тоже им... А потом взяла на примету одну девочку. Уж такая пригожая, светлая вся, волосенки, как волна льняная, глаза голубые и на Васю похожа — лоб его, нос...

Тут школьницы, сидевшие в классе, заметили, как внезапно покраснела эта задавака с модной прической — Маринка, как умоляюще зашептала она что-то Пелагее и как с досадой отпрянула, когда та, будто не слыша, продолжала рассказывать:

— ...Вот я и подумала: ежели возьму эту кроху к себе в дом, то будет она словно бы наша с Васей дочка. И живая душа тебе рядом в хате, и Вася будто тоже где-то недалеко, будто вышел ненадолго и скоро возвернется. Взяла я ее к себе и тут уж истинно — заглянуло солнце и в мое окошко. Девочка-то до чего ласковая, до чего послушная...

И тут Маринка не выдержала: прижимая ладони к горящим щекам, кинулась за дверь.

— Пусть себе, — спокойно сказала Пелагея. — Погуляет и придет. Стесняется, когда про нее... Так вот, взяла я ее...

Лина Николаевна кашлянула — вежливо, но достаточно громко.

— Что, не о том я? — спросила Пелагея с торопливой готовностью признать свою вину.

— Все это, конечно, интересно, но давайте ближе к теме. Девочки, — обратилась Лина Николаевна к классу. — Вы, разумеется, слышали о Пелагеиной тропе? Попросим нашу гостью рассказать о ней, И будем помнить, что это не просто тропа, это символ замечательной жизни — не тропа, а широкая дорога, светлый путь.

211