Дивные пещеры

— Если бы нас сейчас нарисовать — получилась бы хорошая картина. Необычная, много цвета. Как у импрессионистов. Но выставить ее нельзя.

— Почему?

— Я стыжусь своего тела… Правда, глупо? Мне кажется, что быть женщиной стыдно. Мне кажется, что в женском теле есть что-то вызывающее, порочное… Как это лучше выразить… Женское тело — это грех. Вот.

— Женское тело — это самое совершенное, что создала природа.

— Я знаю. Но все-таки мне так кажется.

— Ты еще не женщина, поэтому так считаешь. У тебя тело женщины, но ты девочка. Потом ты будешь гордиться своим телом.

— Я уже горжусь… немножко… Только ты не смотри на меня.

— Я не смотрю…

— Если бы полгода назад мне сказали… Что я вот так буду в траве… перед мужчиной… я бы страшно рассердилась… Лучше умереть… Но в траве как-то не так стыдно, среди цветов… Ведь они тоже раздетые.

— Кто? — не понял Рудаков.

— Цветы.

— Цветы — раздетые?

— Ну да… А ты не понимаешь? Как бы тебе объяснить… Они словно сняли с себя одежду и говорят; вот мы какие, мы все-все вам показываем… Мы раздетые… Нам немножко стыдно… И вообще, если подумать, все кажется таким необычным, полным скрытого смысла… Вот, например, эта ветла… Она очень несчастная?

— Почему же несчастная?

— Одинокая. Одна среди травы. А лес далеко.

— Ей одной даже лучше. Больше света и корма.

— Корма! Скажешь же… Да наплевать ей на корм, если она все время одна. Все время смотрит на лес, а у леса своих забот полон рот. Лесу ветла до лампочки. Тут целая трагедия. Понял?

— Ты художница… по природе… Поэтому у тебя так развито воображение.

— А разве ты никогда не думаешь над такими вещами?

Семен Петрович покачал головой. Сигарета кончилась, и он закурил другую. На мгновение запахло сгоревшей спичкой. Ветер унес синее облачко, пригнул к траве, насильно заставил траву дышать табачным отравленным дымом. Главному бухгалтеру показалось, что трава дышит с отвращением.

— Нет… никогда, — сказал Рудаков. — Мне хватало другого, о чем надо было думать.

— О вещах?

— Почему ты так решила?

— Почти все думают о вещах.

— Не только о вещах… Но, в общем, ты права. Больше всего, конечно, о вещах. Вообще… о жизни…

— Что значит — думать о жизни?

— Во всяком случае, не об одиночестве ветлы.

— Подай мне платье.

Семен Петрович протянул ей одежду.

— Отвернись.

Он повернулся к ней спиной. Теперь дым обвевал его лицо. Рудаков потушил сигарету. Иначе волосы будут пахнуть табаком и Нине будет неприятно его обнимать.

— Застегни платье.

Главный бухгалтер принялся неумело большими грубыми пальцами застегивать кнопочки на узкой спине.

— Если бы я могла, я бы научила всех думать не о вещах, а о другом, более интересном. Но я не знаю, как это сделать. — Нина поправила волосы. — В жизни столько необычного, чудесного, а она так коротка… Не стоит ее отдавать лишь вещам… Ты доволен своей жизнью? Ты много прожил… По сравнению со мной… Я совсем мало…

— Я не знаю…

Нина встала и подала ему руку.

— Нет, ты не увиливай. У тебя есть опыт, и ты должен им поделиться. У меня ведь только теория.

Они пошли по траве к реке. Ветер к вечеру покрепчал, трава гнулась, словно кланялась им в пояс.

— Моя жизнь, — сказал Семен Петрович задумчиво, — делится на две неравные части. До встречи с тобой и после. Мой опыт до встречи с тобой не представляет для тебя никакой ценности. В общем это борьба за существование. Но борьба какая-то неинтересная, тусклая, без особых происшествий. Прожил год с прибылью, и хорошо.

— Что значит «с прибылью»?

— Ну продвинулся по службе… построил сарай… родил сына… купил телевизор… вырастил на огороде хорошую картошку… Да мало ли что…

— Но это же страшно скучно.

— Так живет большинство моих знакомых, и я не знал, как надо по-другому. Я был доволен… У меня имелось все, что я хотел… Оставалось только достойно встретить и проводить старость. Мне уже пятьдесят два… А тут появилась ты… Все изменилось… Вроде бы как засверкало… Даже не засверкало… Как это сказать… Ага… переоценка ценностей… То, что раньше было ценным, — оказалось пустяком. Дом, например, сад… моя должность… деньги. А твоя улыбка, шепот ветра, заря вдруг стали очень важными — это удивительно… Вот старый дурак… Не знаю, как это и называется…

— Название известно очень давно.

— Я думал, ее нет. Выдумали такие, как ты, художники, писатели. А остальные подхватили и придуриваются. Вот мой первый опыт. Тебе он нужен?

— Нет.

— Вторая часть жизни очень короткая… С зимы… С того вечера в санатории… Безумства старого дурака… Нужно?

— Тоже нет. У меня свой опыт. Его хватит на двоих. Потому что я старше тебя.

— На тридцать лет?

— На миллионы. Ты забыл, что я женщина. Прародительница жизни.

— Ах, извини. Слушай, женщина, ты забыла свой букет.

— Я не забыла. Он больше мне не нужен. Сослужил свою службу… Знаешь что, давай поговорим о более важных вещах.

— Разве мы говорим не о важных вещах?

— О важных… Но теперь все это не имеет никакого значения.

— Почему? — удивился Рудаков.

— Да так… То все теория, а нам надо поговорить о деле.

— Говори… — Сердце Семена Петровича екнуло от нехорошего предчувствия.

— Сеня, я ждала тебя в тот вечер на танцах… В санатории.