Дивные пещеры

— Тебе же нельзя, — растерянно сказал Рудаков. За все время их встреч Нина ни разу даже не пригубила спиртного.

— Сегодня можно. Сегодня все можно.

Главный бухгалтер полез в сумку, достал бутылку, стакан.

— Я из горлышка.

— Ну и ну…

Девушка хлебнула водки, закашлялась.

— Вот… а теперь дай сигарету.

— Ну уж это… ни в коем случае.

— Давай, давай. Кутить так кутить. Я приказываю.

Семен Петрович нехотя протянул ей сигарету, зажег, закурил сам.

— Только чуть-чуть.

— Ладно, ладно, не учи.

Нина курила, лежа на спине с закрытыми глазами.

— Как хорошо… А я и не знала…

— Это только вначале… Потом все значительно хуже.

— Ну вот. Мир перевернулся. Теперь ты меня воспитываешь. Рудаков, тебе нравится здесь? Как славно…

— Да. Мне очень нравится здесь.

— Тихо, тепло, одиноко.

— Да.

— Можно сколько хочешь крутить любовь с женщинами. Ты ведь будешь приводить сюда женщин, а, Рудаков?

— Зачем мне женщины? Ты одна у меня.

— А после меня? Чего молчишь? Знаю, будешь. Мне бы не хотелось…

— Я не буду сюда никого приводить, — сказал Семен Петрович.

Нина с шумом выпустила дым.

— Не верю, Рудаков. Вы, мужики, такие. Сегодня одна — завтра другая. Но я сейчас сделаю так, что ты больше ни с кем здесь не будешь крутить любовь. Дай-ка мне нож. Давай, давай, не бойся, я тебя убивать не стану.

Главный бухгалтер вытащил из сумки широкий острый резак и протянул его девушке. Нина встала и, не вынимая сигареты изо рта, подошла к скале.

— Принеси мне камней.

Рудаков послушно принес несколько легких меловых камней.

— Поставь друг на друга… Так. А теперь иди отсюда и не смотри. Можешь поспать.

Семен Петрович отошел к реке, лег на песок и незаметно для себя заснул. Ему снился удивительный сон. Будто он совсем маленький и мчит на велосипеде с никелированными ободами по цветущей, усеянной крохотными алыми маками земле. А отец, молодой, красивый, смотрит, улыбаясь, ему вслед и кричит:

— Объезжай маки! Не топчи цветы!

И он лавирует между маленькими алыми кострами, но их так много, что все-таки он их давит и давит, и вот уже синие шины велосипеда стали красными и сок маков брызжет в стороны, как кровь…

— Рудаков! Эй! Сеня!

Семен Петрович проснулся и немного полежал, удивляясь сну. Никогда ему не снился отец. Он умер еще до войны, и Семен Петрович не помнил ни его лица, ни голоса, ни фигуры, а тут вдруг так явственно, так четко, словно кто-то во сне прокрутил ему пленку. И про велосипед с никелированными ободами Рудаков не помнил. И про маки. Но сейчас он мог с уверенностью сказать: все это было — и молодой смеющийся отец, и легкий послушный велосипед, и маки…

— Рудаков! Проснись! Вот разоспался!

Семен Петрович поднялся на колени и невольно протер глаза от удивления. На скале перед ним красовался его портрет, а сбоку портрет Нины с развевающимися волосами. Портреты были в профиль.

— Похоже?

— Очень… — пробормотал Рудаков.

— Ну вот… Теперь ты не приведешь сюда никакую мадам. А если приведешь, она тебе истерику устроит… Можно, конечно, еще для верности написать внизу «Семен Петрович + Нина = любовь», но, по-моему, и так достаточно.

— Да, не стоит портить рисунок, — согласился главный бухгалтер. — Здорово получилось. У тебя настоящий талант.

— Улика… Ха-ха-ха! Теперь никуда не денешься. — Нина нервно рассмеялась. — Не будешь же ты соскабливать. Это глупо и жестоко… — Вдруг Нина побледнела и опустилась к подножию скалы, выронив нож.

Семен Петрович подбежал к ней, взял за руку.

— Нинок, что случилось?

Пульс был медленный, неровный.

— Ничего… так… голова закружилась.

— Говорил же… Тебе нельзя ни пить, ни курить…

— Пить и курить — здоровью вредить… — Девушка попыталась улыбнуться, но получилась лишь болезненная гримаса.

— Я тебя отнесу к воде… Там больше воздуха.

Рудаков взял девушку на руки — она была совсем легкая, прижалась к нему и закрыла глаза — и отнес ее к месту, где они лежали раньше.

Почти сразу же Нине стало лучше. Она улыбнулась:

— Очередной звонок… Что-то они стали часто звонить в последнее время.

— Уже было… так?

— Вчера на работе… Вот переполошились все. Одна даже предположила, что я беременная. Может, и вправду я беременная? А, Рудаков? Как ты считаешь?

— Больше я не дам тебе ни капли. И про сигареты забудь.

— Ух, какой строгий папочка… Сейчас отлежусь… Я живучая… Все бабы живучие как кошки. Слушай, Рудаков, когда будет последний звонок, не вздумай тащиться ко мне домой и выспрашивать, как, где да что. Понял? Ты лучше сюда приезжай и помяни здесь меня. Понял? Вот тут, на этом месте, под нашими портретами, а стакан выбрось в речку. Чтобы больше никто из него не пил. Обещаешь?

— Выкинь все это из головы

— Обещаешь?

— Вот привязалась… Ну, обещаю… Если тебе так хочется.

Нина откинула голову на песок.

— Это я так… между прочим. А сейчас давай купаться. Вода должна быть теплой.

— Подождем, пока еще прогреется.

— Ты один искупайся. Мне хочется посмотреть, как ты плаваешь. Ты похож на атомный ледокол, когда плаваешь. Вода выходит из берегов, рыбы ложатся на дно, а русалки вылазят из своих нор…

— Разве они живут в норах?