Дивные пещеры

Уж не собирается ли и Перова на Север? — всполошилась бухгалтерия. Ни в коем случае! Все образуется. Минакова найдут вместе с деньгами. Сейчас такая техника сыска. Электронику применяют!

Перова обещала не уезжать на Север.

Потом пришел с допроса Шкаф и отпустил Леночку домой.

Кассирша вышла из проходной и почти побежала по улице. Все ее лицо, облитое слезами, горело, щипало, нестерпимо болела голова.

«Какая мерзость, — думала кассирша. — Жизнь — это мерзость, люди — мерзость, я — мерзость… Бежать, уехать, забыть все это…»

Прохожие с любопытством смотрели на Перову.

«Или кончить… все разом… Сейчас пойти в милицию и рассказать.., Рассказать все… Будь что будет… Нет, в милицию ни в коем случае… Посадят… И притом надолго…»

Возле аптеки Леночка нерешительно остановилась. Надо бы купить анальгин и примочку, однако перспектива встречи с Циц ее не радовала.

Заведующую аптекой в Петровске знали все. Эта полная бойкая женщина была в курсе всего, что произошло в городе, что происходит и что будет происходить. Люди поинтеллигентнее звали заведующую Центральным информационным центром — сокращенно Циц, а люди попроще — Брехло. Человек, который во время разговора с Циц-Брехло произносил слова: «А я уже знаю», становился навек смертельным врагом заведующей аптекой.

Все же Леночка решилась войти в аптеку. Циц стояла за прилавком и разговаривала одновременно с тремя женщинами. Очевидно, об ограблении кассы, потому что, когда кассирша возникла на пороге аптеки, все четверо разом замолчали и воззрились на нее.

— Мне анальгину и примочки, — сказала Леночка.

Кумушки молчали, очевидно, потеряв дар речи от неожиданности. Потом Брехло закричала:

— Леночка! Бедненькая ты моя девочка! Да как же он тебя, мерзавец, разукрасил! А ты еще бегала к нему на свидания! Ворковали все, как голубки, у Мичурина! О, господи! Да что же это творится на белом свете? Ну, мужики! Последнюю совесть растеряли! То ненаглядной называл…

— Он не называл меня ненаглядной, — сказала Леночка.

— Как же… Я ведь точно знаю, деточка, — даже обиделась Циц.

— Не называл! Дайте мне анальгину на примочки.

— Называл, да еще так громко! Я сама слышала! Ты, деточка, в голубеньком была в тот вечер, а на нем был серый пиджак.

— И называл, и за руку брал, — поддержали свою руководительницу кумушки. — Это точно. Все об этом знают. Что не целовались, то не целовались — тут врать нечего. Он вежливый был, какая его муха укусила…

— А почему он целоваться не хотел? — вслух удивилась Брехло.

— Скромный был.

— Вот и доскромничался. Разводным ключом по лицу живого человека.

— Можно сказать — невесту.

— Какая она ему невеста? Она к Мичурину от скуки ходила. Разве ей такой жених нужен?

— А чем плох Минаков?

— Скромный больно. Зачем ей скромный?

— Для разнообразия. И настоящий у нее был.

— Кто такой?

— Приезжий, говорят. Командированный…

— О, господи! Уж не тот ли, что в Пещерах заблукался?

— Может, и он. Я почем знаю?

Они совсем забыли про Леночку и трещали вовсю.

— Мне анальгину и примочку, — напомнила кассирша.

— Сейчас, деточка, бедненькая моя… — Циц-Брехло побежала к шкафу, но тут в ее кабинете зазвонил телефон.

— Одну минуточку. Это, наверно, корень валерьяны. Я жду корень валерьяны. Тебе тоже надо попить, деточка. Я тебе обязательно дай корня валерьяны.

Циц скрылась за дверью, однако через несколько секунд ее растерянная физиономия опять появилась в комнате.

— Перову… тебя, деточка… — прошептала Брехло.

— Меня? — удивилась Леночка. — Кто?

— Не знаю. Какой-то мужчина. Голос важный такой.

— Но откуда он…

— Кому надо, тот везде найдет, — сказала Циц убежденно.

Сильно недоумевая, растерянная Леночка прошла в кабинет заведующей, прикрыла за собой дверь На столе лежала телефонная трубка. Она выглядела загадочной, даже зловещей.

— Да… Я слушаю, — прошептала в трубку кассирша.

— Элеонора Дмитриевна? Говорите громче, — голос был далеким, глуховатым, она узнала его сразу,

— Да…, Я слушаю… Кто это?

— Старик.

— Старик? Это опять вы…

— Не повторяйте за мной.

— Что вам надо? Хватит надо мной шутить… Мне сейчас не до шуток…

— А я и не шучу. Вы получили свои пиастры?

— Какие пиаст…

— Не повторяйте. Видите — я держу свое слово. Вы не сказали обо мне — и в награду пиастры. Я рассчитался с вами. Полный расчет. Но и дальше молчок, что видели меня. Иначе…

— Что «иначе»?

— Будет плохо.

— Мне и так плохо. — Слезы закапали из глаз кассирши на стол, заваленный рецептами и лекарствами.

— Ничего, — утешил Старик. — Все образуется. Он сделает все остальное.

— Кто он? Откуда вы… — Глаза Леночки сразу высохли.

— Я все знаю. Даже то, что сегодня вас допрашивала милиция. Спрашивала про меня, и вы не сказали. Вы честно заработали свои пиастры.

— Кто вы? Отвечайте… Я не верю…

Частые гудки.

Кассирша вышла из кабинета. Кумушки шептались. По их физиономиям было видно, что все четверо подслушивали.

— Вот, пожалуйста, деточка, пакетик, — сказала Циц сладким голосом. — С тебя шестьдесят три копейки. Пей на здоровье, деточка. Примочки надо делать на ночь.

Перова вышла не попрощавшись.