— В общем, ждем тебя, — закончила разговор столичная «рука». — «Посольская» уже в холодильнике. Сегодня посылаю вам выписку из приказа. Собирай чемоданы.
— За этим дело не станет, — ответил Евгений Семенович.
Главный инженер положил трубку и некоторое время смотрел на междугородный красный телефон (сам выбрал аппарат на станции, специально красного цвета — «Москва — красна»). Руки его дрожали. Главного инженера распирало желание немедленно сообщить новость всем, выбежать в приемную, сказать секретарше, курьеру, пройти по отделам, обронить небрежно: «Меня забирают в Москву». Но Громов тут же подавил это желание.
— Вот черт! — выругался Евгений Семенович, — И сказать некому…
Главный инженер посидел за столом, бессмысленно глядя на бумаги, потом потянулся к местному телефону (черный старый аппарат) и набрал номер бухгалтерии. Трубку взял Шкаф. Громов тут же нажал на рычаг.
Евгений Семенович подождал пять минут, машинально, без всякой цели перебирая груду бумаг, потом снова позвонил в бухгалтерию. Теперь послышался Леночкин голос.
— Алло? Бухгалтерия…
— Здравствуйте, — сказал главный инженер.
— Добрый день…
— Скорый приходит в половине десятого,
— Да? Так поздно?
— Сегодня он задерживается.
— Вот как…
Леночкин голос был бесстрастен.
— Вы будете встречать? — спросил Громов, помедлив.
— Постараюсь, — тоже помедлив, ответила Леночка, Они так часто разговаривали по телефону зашифрованным языком. Этот разговор означал: «Придешь в половине десятого? Раньше не освобожусь. Дела», — «Приду».
«Меня забирают в Москву», — чуть было не сорвалось с языка главного инженера. Собственно, ради этой новости он и позвонил, но вдруг в последний момент спохватился. Леночка обязательно не выдержит, прибежит в кабинет с какой-нибудь бумагой, кинется обнимать, измажет губной помадой. Нет, он сообщит ей новость вечером. А про деньги ничего не скажет. Заберет, и все, а ветку, которой отмечено место, выбросит. Пусть она потом копается в свекле. Не побежит же заявлять в милицию. Громов к тому времени будет уже далеко… Нет, Леночка — это не проблема. Он ей скажет, что заберет ее в Москву попозже, изредка будет писать, чтобы успокоить, а потом сообщит, что он женился и что Между ними все кончено. Может быть, он и в самом деле женится. Какая-нибудь выгодная партия. Может, даже дочь замминистра… А что? Он еще хорошо сохранился. Во всяком случае, не тащить же с собой в столицу глупую провинциалку…
— У вас есть скрепки? — спросила Леночка.
— Полная коробка, — ответил Громов.
Это означало: «Ты меня любишь?» — «Очень».
— Прогрессивка еще не скоро, — вздохнула кассирша. «Жду и скучаю».
— Будем ждать. — «Что поделаешь? Такова жизнь».
Громов положил трубку. Ему не полегчало. Внутри все дрожало. Он встал, вышел из кабинета, пересек приемную, коридор и очутился в туалете; проверил кабинки. Туалет был пуст.
И тогда главный инженер вжарил твист. Он танцевал в бешеном темпе, отбивая каблуками по кафелю, хлопая в ладоши, подпевая себе сквозь стиснутые зубы:
— Я от бабушки ушел и от дедушки ушел! Свободен! Богат! Знатен! Свободен! Богат! Знатен! Слова мои… музыка негритянская… Слова мои… музыка негритянская…
Потом Громов схватил стоявшую в углу швабру и нежно прижал ее к груди:
— На карнавале… вы мне шептали… Вы так прекрасны… Я без ума… Я на вас женюсь…
Ручка на двери дернулась и стала поворачиваться. Громов кинул швабру в угол, вбежал в кабинку и спустил воду. Потом он солидно вышел из кабинки.
— Здравствуйте, Евгений Семенович, — почтительно поздоровался сотрудник заводоуправления.
— Здрасть… — бросил главный инженер.
— Слышали пение? Неужели репетируют в рабочее время?
— Молодежь, наверно.
— Может, прогрессивка скоро? Вот и пляшут.
— Прогрессивка пока не ожидается.
Громов не спеша вышел из туалета. Напряжение немного спало, но все равно душа Евгения Семеновича пела и ликовала. Хотелось отмочить какой-нибудь номер. Например, ворваться в конструкторское бюро и взъерошить всем волосы или пройти на руках через приемную, где всегда полно народа, к себе в кабинет.
— Евгений Семенович! — Навстречу бежала секретарша. — Вас срочно междугородная!
«Неужели опять Москва? — мелькнула мысль у Громова. — Вдруг приказ отменен?» От одного этого предположения у главного инженера сразу вспотели руки. Противной для самого себя, семенящей походкой он подбежал к телефону.
— Алло…
— Товарищ Громов?
— Да…
— Вас вызывает Сочи!
— Сочи?.. Алло! — вдруг закричал Евгений Семенович, сообразив, кто его вызывает. — Меня нет! То есть его нет! Алло! Он вышел!
Но в трубке щелкнуло, загудело, и ласковый женский голос сказал:
— Здравствуй, милый!
Громов хотел бросить трубку, но сообразил, что это глупо.
— Привет… дорогая. Как ты отдыхаешь?
— Ты еще не выехал? Я думала, ты уже выехал.
— Мы же договаривались…
— Я прекрасно помню, милый, о чем мы договаривались. Но не будем ссориться. У меня есть для тебя великолепная новость, милый. Потолок у тебя высокий?
— Приличный, — пробормотал Громов. — Но при чем здесь потолок?