«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века

В последние годы педагогической деятельности мне случилось быть сослуживцем жены старшего сына ректора – Маргариты Яковлевны (урожденной Рихтер) и внука его, сына Маргариты Яковлевны. Это было в Свердловском медицинском институте. Естественно, при встречах с ними, речь заходила о нашем бывшем ректоре, причём они обрисовывали его в семейной обстановке с теми же чертами характера, с какими мы видели его и на служебном посту. М. Я. рассказывала и о трагической смерти его. Дело было так. Возвращаясь откуда-то поздно вечером, он упал в яму, вырытую для проведения водопровода, и разбил грудь. Смерть последовала в скором времени.122 М. Я. рассказывала, что жена ректора умерла 3-4 года тому назад в возрасте 96 лет. В живых осталась только старшая дочь его, которая ещё в наши времена была преподавательницей Алексеевской123 женской гимназии.124

Когда-то мы, семинаристы, выработали для себя правило отношения к своим наставникам: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим». Так вот и по отношению к ректору, теперь уже давно покойному, руководствуясь классическим изречением – «de mortuis aut bene, aut nihil»125 – завершим латинским же словами: «sit tibi terra levis!»126

[127]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 72-75.

Александр Павлович Миролюбов (инспектор)

128

А. П. Миролюбов в нашей семинарии в течение шести лет (с осени 1902 г. по весну 1908 г.) работал инспектором.129 Предшественником его на этом посту был Павел Семёнович Потоцкий, которого семинаристы сокращённо называли «Семёныч».130 По словам наших старших братьев, учившихся при нём в семинарии, он был человеком грубым, и грубость в обращении даже возвёл в систему инспектирования. Накричать или, как некоторые выражались, «облаять» кого-либо из семинаристов для него ничего не стоило. Но при этом он иногда в отношениях с семинаристами проявлял своеобразный демократизм. Так, у него была привычка проверять у возвратившихся с каникул семинаристов руки, причём если он находил у кого-нибудь мозоли на руках, то хвалил. Однако это мало смягчало впечатление о нём, как грубом человеке.

А. П. в этом отношении был полной противоположностью Потоцкому. Нам никогда не приходилось видеть его сильно возбуждённым, слышать его повышенный голос. У него была совершенно другая манера речи: тихо, спокойно язвить, наносить уколы провинившемуся, а потом свести с ним счёты на заседании совета семинарии и объявить об увольнении.

А. П. был воспитанником Казанской дух[овной] академии, имел учёную степень магистра богословия и, таким образом, среди наших учителей и руководителей был самым учёным человеком.131 Мы придавали этому большое значение, и для нас А. П. был самым авторитетным человеком. Вот почему мы иногда приглашали его к себе в класс в часы вечерних занятий с простой, лаконично высказанной просьбой: «расскажите нам что-нибудь».132

Запомнился такой случай: пришёл к нам А. П. с какой-то книжкой на французском языке, с которой, очевидно, застала его наша просьба. Он говорил нам о Достоевском133 примерно около часа. Говорил он с увлечением, хотя тихо и спокойно. Нас поразило то, что говорил он без запинки, хотя экспромтом. Мы мало тогда разбирались в том, что говорил А. П. о Достоевском; понимали только то, что он был поклонником Достоевского. Позднее стало ясно, что то, что у Достоевского было наиболее реакционным, составляло credo134 А. П.135 Он настолько был увлечён некоторыми местами из сочинений Д., что читал их наизусть.136

Когда мы учились в пятом классе, А. П. преподавал нам «Новый Завет» и для иллюстрации некоторых своих объяснений он опять-таки апеллировал к Достоевскому. У него был и самый метод преподавания несколько отличный от метода других учителей; а именно: он почти не прибегал к проверке наших знаний, а всё внимание сосредоточил на своих объяснениях, которые больше походили на проповеди или душеспасительные беседы. Никто другой, как он, вероятно, не верил так в силу слова, в убедительность речи, как А. П. Вот почему он часто произносил проповеди, причём его проповеди больше всего были рассчитаны не столько на чувства слушателей, сколько на то, чтобы убедить в необходимости и правоте религии. Но иногда его проповеди направлены были и непосредственно на воспитание семинаристов. Так, когда мы «говели»137, то при чтении «часов», на каждом из них А. П. выступал с кратким словом «молитвами иже во святых отца нашего Исаака сириянина…», которое было рассчитано на создание покаянного настроения у нас. Он, безусловно, верил в то, что, таким образом, проповедями, можно воспитать людей, и он, безусловно, стремился к этому, был идейно предан этому делу.