Длань Господня (СИ)

— Нет, господин, больше нельзя, вы окончательно силы потеряете, микстура сильна неимоверно, аралия сама по себе, хоть и слабый, но яд, а я делал ее, дважды перегоняя. Удивляюсь я, как вы до сих пор еще не слегли. Нет-нет. Никак больше нельзя вам ее пить.

— Глупый монах, — сквозь зубы из последних сил ругался кавалер, — ты что, не видишь, что мне она нужна, я даже до места не доеду без нее, болван ты ученый.

— Мы поможем вам, кавалер, — сказал Клаузевиц, — господин Брюнхвальд!

— Да, — отозвался немного растерявшийся Максимилиан.

— У вас хорошие глаза, езжайте первым. Господин Гроссшвюлле.

— Я тут, — отозвался Увалень.

— Езжайте от кавалера справа, а я поеду слева, следите за ним. Так и будем держаться. Тут, кажется, недалеко уже.

— Да, я буду за ним следить, — обещал Увалень.

— Господа, держитесь за нами, а ты, монах, тоже не отставай, чтобы потом не пришлось тебя искать в темноте. — Распорядился фон Клаузевиц.

Так и поехали. Как они доехали до заставы, Волков не знал, вспомнить потом не смог бы.

* * *

Утром у него не было сил встать, хотя жара сильного у него и не было.

— Это оттого, что вы плохо ели последнее время, — говорил монах, снова что-то намешивая ему.

— Не могу есть, — сказал Волков, — мутит от еды.

Он лежал на охапке веток, на которые была положена попона, а укрыт он был старым солдатским одеялом. Сарай из жердин с дырами в палец толщиной мало защищал от холода.

Поэтому на полу тлел костер.

— Монах, — наконец произнес кавалер.

— Тут я.

— Неужели это от этой раны такая хворь у меня?

— Других причин я не вижу, — отвечал брат Ипполит, отставляя ступку с желтоватым порошком.

— Рана же пустячная.

— Да уже не пустячная она. Рана глубокая была, до кости. И опять набухла, я уже думаю, не вскрыть ли ее снова.

— Чертов Шоуберг, — Волков потрогал рану за ухом. — Может, у него был клинок отравлен?

— Не думаю так. Яды иные хвори приносят.

— Надо было рану землей сразу замазать.

— Дикость! От вас, от образованного человека, слышать такое мне странно, — нравоучительно произнес модой человек. — Уже если нечем зашить рану, так промойте ее настоем шалфея, зверобоя или на худой конец кипяченой водой.

— Не было у меня никакого шалфея.

— Ехали драться, так взяли бы, или меня с собой позвали, я бы взял.

— Кто ж знал, что я драться буду.

— Зная свой глупый норов, вам все время нужно с собой аптечный ящик возить.

— Да, надо было, — согласился Волков.

— Надо вам было дома остаться, раз уж рану получили, — с укором продолжал монах.

— Болван ты, монах, — произнес кавалер устало, — знаешь же, враг рядом, как можно мне дома лежать.

Эта «усталость» в голосе господина напугала монаха побольше, чем жар. Он обернулся и уставился на него с удивлением:

— Толку от вас не будет, если меня не будете слушаться, завтра вы уже и ругаться не сможете, сил не останется, хорошо, если в памяти будете.

Тут к ним в сарайчик заглянул сержант Жанзуан.

— Чего тебе, сын мой? — сказал молодой монах старому сержанту.

— Слыхал, что неможется господину, — стал говорить сержант, — вот думаю, дай загляну, может, что нужно будет.

— Бульон крепкий можешь сварить? — спросил Монах. — Мясо выварить хорошо сможешь?

— Мяса у нас тут давно не было, а вот рыбы наварить смогу, у нас тут ее навалом всякой. И лук в достатке, и соль есть. Варить?

— Вари, и покрепче.

— Сделаем, святой отец, — сержант прикрыл за собой полог, что был вместо двери.

— Вы пока это пейте, — сказал монах, протягивая кавалеру чашу.

— А что это? — спросил кавалер, увидав сероватую бурду в чашке.

— Пейте, — настоял брат Ипполит.

* * *

То ли от нового лекарства, то ли от хорошей порции бульона с вареной рыбой, которую ему удалось съесть, но к обеду у Волкова получилось встать и выйти из сарая. Рыбу он не особо жаловал, а речную и подавно, считал ее холопской едой, а тут съел все.

Пришел солдат и доложил, что с севра идут люди. Он, откуда силы взялись, взобрался на мостки, что приставлены к стене для арбалетчиков, оттуда увидал всадников. Сразу узнал Роху и Бертье. За ними шла колонна солдат, а за солдатами стрелки Рохи. Обоза видно не было.

Он сел на коня и выехал их встретить, заехал на ближайший холм, с ним приехал и Максимилиан. Он додумался развернуть знамя. Сейчас было очень важно, что бы солдаты видели своего командира здоровым и сильным под развевающимся на холодном ветру знамени.

А вот жар даже после хорошей еды не отступил. Он сидел на этом ветру в распахнутой стеганке и без головного убора, смотрел на солдат, что шли у подножия холма и приветствовали его.

— Запахнитесь немедленно, — запыхавшись, говорил брат Ипполит.

— Жарко, — отозвался Волков.

Видно, бежал на холм, перевел дух и продолжил:

— Ветер ледяной. Немедля запахнитесь и шапку наденьте. Если к горячке вашей вы еще кашлять начнете, то не подниму я вас уже не только к войне, а совсем не подниму.

Волков запахнулся, надел подшлемник, но все равно не стал завязывать тесемки. Ему и вправду было очень жарко.

— Максимилиан, что вы не следите за ним? — продолжал монах. — Болен господин.