Длань Господня (СИ)

То, что любовники ненавидели его, это и так было ясно, но то, что Шоуберг в письмах над ним смеялся, выдумывая ему презрительные прозвища, терпеть было не просто. Он едва сдерживался, чтобы не разбить стакан об стол. И еще более обидным оказалось то, что, судя по всему, и жена над ним смеялась в ответных письмах, которые Волкову были недоступны. Но и по тем бумагам, что сейчас он держал в руках, кавалер понимал, они его призирают, надсмехаются над ним.

А еще они собираются его убить.

Он дочитал до конца все бумаги и нашел в себе силы не сделать чего-либо глупого. Волков даже похвалил себя за такую выдержку.

Наконец он спокойно положил бумаги на стол и поднял глаза на Бригитт. Красавица смотрела на него, не отрываясь, и в ее взгляде он находил и сочувствие, и понимание, и жалость. Она положила свою руку на его руку, стала гладить нежно. Едва заметно прикасаясь своими изящными пальцами к его тяжелой, словно каменной руке. А Волков вдруг подумал, что она очень красива, ее зленые глаза так добры, добры… И тут он словно книгу открыл и прочел в ней о том, о чем не знал до последней секунды.

За зеленью прекрасных глаз Бригитт пряталось глубокое коварство, живой ум и удивительная, присущая только женщинам хитрость.

Волков удивился, как он этого раньше за ней не замечал. Кавалер захотел узнать, что же эта женщина задумала. Он поднял ее руку, поцеловал красивые пальцы и спросил у нее:

— Так что же мне делать, госпожа Ланге?

— Убить, — сразу ответила она. — Чего же еще делать, когда вашу честь задели?

— Убить? — Волков хотел знать, что она думает. — Кого убить?

Теперь он ее видел по-другому, это все благодаря письмам. Неспроста она ослушалась его и взяла их. Она думала, что письма его разозлят, подтолкнут туда, куда ей нужно. Осталось только узнать, куда она собиралась его подталкивать.

— Так кого же мне убить? — повторил он, видя, что Бригитт раздумывает.

— Шоуберга, кого же еще, — наконец ответила красавица. — Он вам бесчестье доставляет.

Нет, не дура эта рыжая красотка. Он думал, она скажет, что убить нужно обоих: и Шоуберга, и Элеонору. Но она не глупа. Хотя Волков был уверен, что Элеонору Бригитт ненавидит намного больше, чем шута графа.

— Думаешь, легко это? — спросил кавалер.

— А чего же сложного? — искренне удивилась госпожа Ланге.

— Так расскажите, мне интересно, — спрашивал Волков, все еще не выпуская ее руки.

— Просто все. Завтра скажете за завтраком, что уезжаете на несколько дней. Хоть куда, по делам. А меня пошлите в город за какой-нибудь безделицей, хоть за вином. Элеонора обрадуется и Шоубергу письма писать станет. А я отвезу ему письмо и уговорю его приехать сюда, пока вас нет. Скажу, что тут сядем втроем да все дела и обсудим.

— Дела? — не понял Волков.

— Ну, как с вами быть, решим. Они, вроде как, меня о чем-то просить хотят. Так его уговорю, чтобы приехал. И день ему назначу.

— А… — теперь он понял, о чем она.

— Вот, а вы уж ждите его, людей у вас там сколько, легко его убьете, — продолжала Бригитт. — Убейте да киньте в кусты, волки его и растащат за неделю, никто подлеца и не найдет боле. Был, да сплыл шут графский. Волки съели, авось, не первый кого они кушают.

Она закончила и, кажется, была довольна и горда своей придумкой.

Волков только теперь отпустил ее руку. Думал он о глупости своей, о том, что до сих пор не мог разглядеть в Бригитт такого ума и хитрости.

— А вы уверены, что сможете уговорить Шоуберга приехать?

— Господин мой, я постараюсь, я все сделаю, чтобы вам угодить, — обещала Бригитт.

— Ну, что ж, так и поступим, — не то, что бы эта затея ему нравилась. Но после прочитанных писем ничего другого он не хотел так горячо. Даже победить горцев не так желал. — Убьем негодяя.

Он поднялся.

— Убьем, господин мой, — с радостью согласилась Бригитт.

Она тоже встала.

— Письма пока положите на место, но потом они мне понадобятся, — он поцеловал ее в щеку и пошел наверх. — Спокойной ночи, госпожа Ланге.

— Господин мой, а вы разве не в мою спальню пойдете? — спросила Бригитт.

Волков остановился на лестнице, поглядел на нее. Красавица стояла у стола с бумагами в руках, и вид у нее был удивленный, растерянный.

— Вы же сами сказали, что сейчас у госпожи Эшбахт хорошие дни для зачатия, — ответил он.

— Так и есть, запамятовала я, — вспомнила она и сделала глубокий книксен с поклоном.

* * *

А жена, кажется, делала вид, что спит, и как только он разоблачился и стал к ней прикасаться, так перестала претворяться и стала в обыкновении своем причитать и отнекиваться. Но он был неумолим в настойчивости своей, хоть обладать этой женщиной ему вовсе не было охоты. А ее стоны, причитания и упреки раздражали, вызывали гнев, который ему приходилось гасить в себе, так это бесконечное нытье и гнев его еще и крепкому телу мешали. Но ему нужен был наследник. Ему нужен был наследник и ничего ему не должно стать помехой в этом деле. И кавалер сдерживал в себе злобу, старался не слушать причитания и ругань, старался не видеть слез. Ему нужен был наследник. Все! И пусть госпожа Эшбахт потерпит его общество.