Для фортепиано соло. Новеллы

Я оказался в затруднительном положении. Женни была сто раз права: своей артистической интуицией она угадала поведение настоящей Жюльетты. Но я не мог ничего сказать, не предав одновременно и Робера, и Одетту, поэтому предпочел смолчать.

— Отвечайте же! — сказала Женни. — Вы знали эту Жюльетту, да или нет? И если знали, как вы ее объясните?

— Да, — решил поддержать меня Фабер, — рассказывайте, Бертран.

Не помню, что я тогда наговорил. Помню только начатые и оборванные фразы, свои тщетные усилия показать сложность персонажа, чтобы оправдать его в глазах Женни и не скомпрометировать в глазах Фабера. Видимо, я не слишком преуспел, потому что Женни с торжеством вскричала:

— Ну вот, видите! Бертран не больше меня верит в чистоту и покорность этой Жюльетты…

— Я ничего такого не сказал.

— Вы не посмели сказать, но ясно дали понять…

Фабер уже отошел от нас. Я посмотрел на него, и меня ужаснул его вид. Он расхаживал по сцене от одной кулисы к другой и яростно тряс головой, порой запуская руки в свою львиную гриву, порой начиная в бешенстве грызть ногти. Вдруг он двинулся на меня, протянув вперед руки и выставив обвиняюще указательный палец. В глазах его полыхала угроза.

— Я все понял! — сказал он. — Женни говорит правду. Вы солгали мне. Я вел себя как ребенок. Обратился к любовнику Одетты с просьбой, которую мог исполнить только друг. Ведь я считал вас другом…

Он разразился своим знаменитым смехом, походившим на ржание, подлинно театральным смехом, достойным Фредерика Леметра или Гаррика.

Я тоже разозлился:

— Я был вашим другом и сейчас ваш друг, но я еще и друг Одетты… Друг, а не любовник… И вы это прекрасно знаете… Разве я виноват, что вы поставили меня в невозможную ситуацию?

— Значит, вы признаетесь, что Одетта доверила вам то, что вы утаили от меня?

— Ни в чем я не признаюсь, я просто говорю, что очутился в трудном положении между вами обоими.

Но он меня уже не слушал. Прошел в глубь сцены, бормоча какие-то слова, которые я не разобрал, затем вернулся к Женни и ко мне. Лицо его прояснилось, он чуть ли не улыбался. Положив свои огромные руки на плечи Женни, он оглядел ее с нежным восторгом.

— Ты — великая актриса, — сказал он. — Величайшая… Ты поняла благодаря одному лишь сценическому инстинкту, что я заставляю тебя произносить фальшивый, неправдоподобный текст… А я, тоже великий актер, пошел по пути, который ты мне указала, пошел против своего чувства, против своей гордости… В блеске молнии я увидел истину… И я опишу ее. Это будет великолепно… Эту пьесу нужно переделать, и обещаю тебе, что ты получишь роль твоего масштаба, роль, которую ты полюбишь.

— Я в этом не сомневаюсь, — с видимым волнением ответила Женни.

— Что до вас, — сказал он мне, — что до вас… А вы мне будете помогать.

В этот момент с робостью вошел консьерж театра и сказал Фаберу:

— Мадам прислала меня сказать, что она ждет внизу в машине…

Вновь раздался знаменитый смех:

— Мадам внизу? Попросите ее подняться сюда.

Через мгновение появилась сияющая Одетта.

— Вот как! — воскликнула она. — Меня сегодня допустили… И Бертрана тоже? Все идет хорошо? Привет, Женни.

Фабер смотрел на нее, качая головой.

— Ах ты, шлюшка, — сказал он, — но я все же очень тебя люблю… И ты меня очень любишь… Да, хочется тебе или нет, ты любишь только меня… Я собираюсь написать, моя маленькая Одетта, лучшую пьесу в моей жизни.

— Я не понимаю, — сказала она, — но верю тебе.

Фабер работал не часто: он писал по одной пьесе в год и тратил на нее от трех до четырех недель. Но работе он отдавался целиком. Сначала он рассказывал сюжет всем встречным и поперечным, чтобы оценить его выигрышные стороны. Излагал он очень хорошо, копируя голоса, подкрепляя мимикой сочные выражения и находя вдохновение по ходу повествования. Потом, поверив в собственный сценарий, он диктовал сцены секретарше, приучившейся ловить фразы на лету, пока он расхаживал по кабинету, исполняя поочередно партии всех исполнителей. Наконец он перечитывал набросок и в этот момент часто призывал меня для консультаций. Новая версия «Жертвы» показалась мне превосходной. С поразительной смелостью он дошел до крайней точки в ситуации, тягостной для него самого. Из этого получилась сильная истинная драма с многочисленными комическими эпизодами и яростными сценами, создававшими счастливый контраст.

Я не был при том, как он читал пьесу Женни, но спустя несколько дней встретил ее.

— Вы знаете второй вариант «Жертвы»? — спросила она. — Это по-настоящему хорошо, правда? Последние два-три года сюжеты Фабера мне перестали нравиться… Его персонажи казались мне ходульными, но на сей раз снимаю шляпу! Это сама жизнь… лишь слегка стилизованная.

— Вы довольны ролью?

— Я в полном восторге… Легко произносить, легко прожить… Никаких проблем…