Для Гадо. Побег

Нам явно везло, я с ходу попал на шахтера, который хоть и был пьяницей, но по карманам не лазил, в милиции не ночевал. Толяшку интересовала только «Мадам вставная», то бишь водка, он почти ни о чем не спрашивал нас, и это был второй плюс в нашем скверном положении. Разумеется, он давно понял, что два незнакомца не из местных относятся к еще той публике, но красть у него было практически нечего, не считая посуды и старых одеял. Я обследовал две его комнаты и кухню, открыл кое-где защелки на окнах (старая привычка) и грустно усмехнулся. За годы, которые я провел в лагерях, не многое изменилось для таких, как Толя. Рабы продолжали жить, как и подобает рабам: до сорока лет они радовались сексу и колбасе, после сорока уходили в спасительный запой и умирали, как те же собаки или того хуже. Если не на самой улице, под забором, то в таких вот хибарах. Я мысленно сравнил его жилье с нашим бараком и не заметил особой разницы. Старый запылённый телевизор привлёк моё внимание. Я спросил у Толи, работает ли он, и он утвердительно кивнул в ответ.

Стрелки на часах показывали три с четвертью, когда Толик наконец свалился и заснул мертвецким сном. Бутылка водки и те сто граммов сделали своё дело. На столе остались ещё две непочатые: мы с Гадо не злоупотребляли спиртным, боясь оказаться рядом с Толей.

— Сейчас включим телевизор и посмотрим местные программы… — сказал я, желая поскорее убедить ся в том, чего не могло не быть.

— Валяй. Только потише: здесь тонкие стены и всё слышно, — предупредил Гадо.

— Он говорил, что за стенкой живет какая-то барышня… Что ей здесь делать, у пьяницы?

Я быстро настроил телевизор и нашел нужную программу. Ждать мне пришлось минут сорок. Наконец строгая, но миловидная дикторша сделала паузу и объявила, что через несколько секунд перед телезрителями выступит ответственный работник УВД области, который сообщит о вооруженном побеге, случившемся прошедшей ночью в одной из колоний строгого режима. Далее на экране возник толстый тип с рылом матерого самосудчика и стал рассказывать, как подлые рецидивисты застрелили охранника и, забрав его автомат, скрылись в неизвестном направлении. Наши физиономии на несколько секунд застыли на экране. Было очень интересно глазеть на себя самого, точнее, на лагерные фото, которые, как мне казалось, не очень-то соответствовали оригиналам да и вообще были неважными.

Разумеется, мы были подробно описаны с ног до головы и каждому сообщившему о нашем местонахождении сулили солидное вознаграждение. Из сообщения я понял так, что о нас говорилось уже раза два, а то и больше. Но главное заключалось в том, что козел Пепел был еще на воле. Если бы он сидел в «кандее», его фотографию не стали бы показывать. Зачем? Запомнить лица двоих всегда легче, чем троих. Стало быть, он, как и мы, где-то засел, факт. Соваться куда-либо днем равносильно самоубийству, тем более, когда ты объявлен вне закона и любой смертный имеет право если не застрелить, то проломить тебе череп монтировкой, как какому-нибудь быку. За вознаграждение.

Я стал напряженно вспоминать, кто из людей видел нас с близкого расстояния, когда мы шли к Толяше домой, и насчитал таковых человек шесть. Из соседей, правда, никто не попался, но нас могли видеть в окно, мельком. От этой мысли враз стало не по себе, я невольно поежился и содрогнулся. Толя же в это самое время мерно похрапывал, лежа на нэповской пружинистой койке, и, как говорится, не думал каяться. Ему было хорошо, может, даже совсем хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Гадо сидел на диване, откинувшись назад, и молчал. В какой-то момент мне показалось, что он тоже заснул. Но нет, он не спал, думал, как и я. Городок слишком мал, всего двадцать тысяч населения вместе с собаками, здесь все на виду. Таксисты, проститутки и бармены уже проинструктированы на должном уровне, водители автобусов тоже. А сколько «тихарей» из так называемой «братвы»! Дело за малым…

Ночью менты наверняка усилят охрану и патрули, особенно на дорогах, ведущих в лес. Думаю, их всего несколько, дорог. В принципе мы можем «взять» глупого шахтера и заставить его провести нас к лесу окольными путями. Он наверняка знает здесь все тропки и выходы, должен знать, не может не знать.

Но где гарантия, что этот «припарок» и штемп не завопит на первом попавшемся перекрестке как недорезанный? Ее нет. Алкаши — народ неуравновешенный и дикий, психопаты. Дать ему немного денег? Можно, но у нас у самих их негусто, всего ничего. А впереди — масса проблем и неожиданностей, дорога.

Я спросил Гадо, о чём он думает.

— О мэ-тро-поли-тэне, — сказал он через «э», видимо стараясь подбодрить и меня, и себя. — Который несёт куда захочешь и под землей. Сел и вышел. Никаких проблем.

— Да, да… Сейчас самое время думать о метро и жареной рыбке, — в тон ему пошутил и я.