Я взялся за приготовление обеда. Фарук принес из города репу и филе скорпены, заказанные Пако для сукета. Это блюдо в исполнении моего отца было знаменито во всей округе, и предполагалось, что его сын должен готовить сукет не хуже. Но я намеревался сделать его лучше, намного лучше – очень острым, как я любил. Для этого мне был необходим железный котелок, и я не сомневался, что у Лурдес имелся какой-нибудь в кладовке. Я хотел отправиться на его поиски, когда увидел, что в столовую вошел Антон. По нему совсем не было заметно, что прошлой ночью он был на грани белой горячки. Прежде чем сесть, он кинул встревоженный взгляд на свою жену. Как казалось, Долорес забыла инцидент. Она курила и читала газету. Однако когда Антон взял кофейник, чтобы налить себе кофе, она мельком взглянула на него и, возвратившись к чтению газеты, сказала очень тихо:
– Налей мне кофе и катись ко всем чертям.
Долорес подтолкнула блюдце к Антону. Она сделала это так резко, что чашка упала на бок. Антон поднял ее и наполнил до краев. Потом он прищелкнул языком: кофейник был пуст.
Я пошел на кухню, чтобы снова наполнить его. Когда я вернулся, Антон тоже курил, откинувшись на спинку стула: в его глазах играла насмешливая улыбка.
– Никто не способен? – спрашивал он. – Никто?
За исключением Долорес, удостаивавшей Антона лишь презрительным взглядом, все остальные отрицательно качали головами.
– Ну что ж, вот где разгадка. Здесь она была, у вас под носом. В «Путешествии к центру Земли» последний шаг к расшифровке делает племянник профессора Лиденброка. Там было достаточно прочитать текст наоборот. В моем рассказе это почти… почти так же просто.
Антон говорил об окончании своего рассказа. Это заставило меня вспомнить прошлую ночь, когда я сидел в своей комнате за столом, глядя на дождь. Я провел несколько часов в состоянии изнуряющего напряжения. Рассказ еще не был написан, а я уже проник внутрь его, разгадывая его тайны, путешествуя по нему, превращая литературный вымысел в реальность. Пако сказал мне однажды, что писать – значит дарить другим людям воспоминания. И я в тот момент вспоминал, как живых людей, безумного священника, стонущего в отчаянии перед оскверненной могилой, Артуро Бенавенте, ходящего по кладбищу, где была найдена рукопись в руках женщины, лежащей в могиле без надгробной плиты. Потом я видел антиквара закрывшимся в комнате и глядящим на струи дождя за окном, на луну, скрытую мимолетными и темными облаками, похожими на дым горящей резины. Я вспоминал французские войска, разгуливавшие по улицам Мадрида, войну, капитана Франсуа Гонкура, смертельно раненного и лежащего в пыли на поле боя, Марию Инохосу, пишущую за своим столом прощальное письмо. Рассказы внутри рассказов напоминали концентрические окружности и содержали в себе скрытые послания: письма влюбленных, которые приносили голуби, надпись дона Атаульфо, предупреждавшая, чтобы никто не осмеливался прочесть рукопись, зашифрованное проклятие Гонсало де Корреа в его неопубликованной книге. Послания внутри посланий – опять концентрические круги. Прошлой ночью, незадолго до того, как забыться сном, я подумал, что нашел последний из них, скрытый Антоном Аррьягой внутри этого сложного текста – истории, постепенно разворачивавшейся и одновременно замыкавшейся в себе. Но действительно ли мне удалось найти тайное сообщение? Действительно ли это было так?
– Вы разочаровываете меня, – сказал Антон.
Наступил момент попытать счастья. Я был неуверен, но должен был попробовать. Я мог сделать это сейчас или никогда.
– Не верь этому, – пробормотал я едва слышно.
Антон тотчас повернулся ко мне. Это движение было таким резким, что мне даже послышалось, как хрустнула его шея. Он смотрел на меня прищуренными глазами, как будто я сказал ему что-то оскорбительное, хотя, конечно же, это было не так. Я успокоился, увидев, что его лицо осветилось улыбкой.
– Продолжай, – сказал он.
Все остальные внимательно смотрели на меня. Я отступил на шаг назад, но уже почти не сомневался, что действительно нашел верный ключ.
– Не верь этому, – повторил я. – Всё – только литература.
– Верно!
Антон встал и подошел, чтобы обнять меня. Он прижал мое лицо к своей груди. От него сильно пахло потом и еще чем-то довольно неприятным. Он продолжал говорить, не отпуская меня и по-прежнему держа руку на моем плече.