Для любовников и воров

Кроме рассказа Антона, в тот день много историй пришло к своему финалу, хоть и не всегда счастливому. Во-первых, Умберто Арденио Росалес отказался называть Мануэлу ее придуманным именем, что уже говорило о многом. Из-за того, что Полин напилась, он не смог посетить ее ночью. Конечно же, он плохо спал, разобиженный этим бегством, думая, что Мануэла (уже не Полин – с какой легкостью мы лишаем возлюбленных своей милости!) сделала это нарочно. И я начинал подозревать, что это было действительно так. А что касается Фабио, то неизвестно, где он спал, если он вообще ложился этой ночью. Пако по дороге в птичник за куриными яйцами видел, как он, невменяемый и счастливый, бродил по саду. Антон Аррьяга также не провел ночь с Долорес. Конечно же, Антон и Долорес не производили впечатления влюбленной пары. Казалось, что они соединены какой-то случайностью или привычкой: два человека, не знающие толком друг друга, но из-за стечения обстоятельств вынужденные выживать вместе во враждебном мире. Привыкнув к этому, они опирались друг на друга с нежностью и неохотой. Рука, за которую держался каждый из них, всегда была неизменной, но в то же время какой-то чужой, равнодушной. Поэтому оба они таили в себе томительное чувство одиночества. Однако в то утро Долорес казалась еще более беззащитной, чем обычно. В то утро она не стала бы рассказывать нам ни об итальянских графах с услужливыми мажордомами, ни о своих мимолетных романах на далеких виллах. Все эти истории вдруг рассеялись как дым. Погруженная в себя, Долорес то и дело нервно касалась рукой жемчужного колье, как будто оно хранило в себе нечто важное, или, возможно, желая убедиться, что она сама все еще существует. Я представил, что люстра оборвалась с потолка в разгаре бала и разбила весь мрамор в гостиной. Атмосфера в доме стала очень натянутой. Наверное, именно поэтому вскоре Пако предложил отправиться всем вместе на прогулку. Завтрак закончился неприятным происшествием, создавшим напряженность, которая начинала становиться постоянной в этом доме. После слов Умберто – до такой степени резких, как будто он уже не считал необходимым находиться наедине со своей любовницей, чтобы быть откровенным, – Полин снова взбунтовалась против него. Она помолчала несколько секунд и вдруг ударила ладонью по столу с такой силой и неожиданностью, что все мы невольно подскочили.

– Как можно быть таким бесчувственным, таким толстокожим? Как можно? Может быть, я и дура, – что поделаешь. Но я знаю, что никто не может изменить историю. Что произошло – то произошло. Никто не может этого изменить. Или ты вообразил себя Богом? Ты живешь не в этом мире? Где же, черт возьми, ты живешь?

– В этом она права, – вмешался Пако. – Мог ли бы кто-нибудь помешать тому, чтобы Гамлет стал участником кровавой развязки, Дон Кихот принимал мельницы за великанов, а Лолита умерла от родов?

Полин не слышала его. Говоря, она постепенно поднималась и наконец встала во весь рост перед столом. Она посмотрела на нас с замешательством, как будто внезапно очнувшись и обнаружив себя на шумном и многолюдном празднике. Потом нетвердым шагом Полин ушла на кухню и оперлась на стол, где я обычно готовлю еду. Там она, вся поникнув, застыла в полной неподвижности. Видя, что никто не реагирует, я решил последовать за ней. За моей спиной прозвучал голос Умберто – своим тоном он хотел продемонстрировать безграничную выдержку:

– Надо говорить не «толстокожий», а «циничный». Какая же она дура, черт возьми.

Когда я подошел к Полин, она стояла, закрыв руками лицо, и молча плакала, стыдясь своих слез. В первый раз она пыталась скрыть свои чувства. Хорошо это было или нет, но она тоже менялась.

– Что со мной происходит, – простонала она, – что же это такое?

Я осторожно погладил ее по руке: невероятно трудно утешать того, к кому ты неравнодушен. Но я уже не боялся, что она разоблачит меня. Я почти желал, чтобы она это сделала. Я хотел этого и бросился в бездну.

– Я тоже купил тебе шляпу. Не знаю только, что теперь делать с ней. У тебя будут три одинаковые шляпы.

Несколько секунд длилось гробовое молчание. Потом Полин медленно отняла руки от лица и с удивлением на меня посмотрела. Ее глаза были полны слез, но она улыбалась.

– Шляпу? А где она?

– У меня на кровати. Но я не решаюсь отдать ее тебе. Надо мной будут смеяться.

Она вытерла слезы. Казалось, к ней вернулось хорошее настроение. Она задумалась и взяла меня под руку. Мне хотелось целиком перенестись внутрь моей руки, превратиться в горячий камень на ее ладони.

– Давай сделаем вот что, – сказала она. – Это будет тайный подарок. Ты отдашь мне его потом, и я никому ничего не скажу. Раз у меня есть две такие же шляпы, никто не догадается, что та, которую я ношу, – твоя. Об этом будешь знать только ты. Ты и я.