Для любви нет преград

Он умел успокаивать и возбуждать ее одновременно, Данте был мастером этого искусства. Его руки, поглаживающие ее спину, успокаивали ее, но заставляли хотеть гораздо большего. Он дал ей шанс почувствовать, как ее тело просыпается от его прикосновений, но его сдержанность была мучением. Джесс начала раздражаться от желания взять на себя инициативу но, каждый раз, когда она пыталась начать действовать, Данте отговаривал ее поцелуями, убеждая сосредоточиться на ощущениях и ни на чем другом.

Она не просто перешагнула эту черту – она перепрыгнула через нее, поняла Джесс, когда из ее горла невольно вырвался тихий стон удовольствия. Он заставил ее ждать так долго, что она была на грани.

– Пожалуйста, не останавливайся, – умоляла она, когда его рука скользнула между ее ног. В ответ он поцеловал ее шею, губы, щеки, глаза, а она дрожала от нетерпения. Затем он развернул ее к себе спиной и, подняв ее руки над головой, лишил ее контроля.

– Еще раз? – тихо прошептал он.

У нее не было возможности сделать что‑либо, кроме как воскликнуть:

– Да!

Пальцы Данте были волшебными, и он знал, что делать. Он заставил ее задыхаться и стонать. Ей нравилось, как он одной рукой твердо держал ее за ягодицы, а другой ублажал ее.

– Неужели ты собираешься не спать всю ночь? – поддразнил он, нависая над ней, смуглый, опасный и такой невероятно сексуальный.

– Это ты сделал меня ненасытной, – ответила Джесс, поражаясь тому, насколько Данте может быть нежным и убедительным.

– Я хочу попробовать тебя на вкус, – прорычал он.

Она тихонько рассмеялась.

– А можно и мне сказать то же самое?

– Нет. – Закинув ее ноги себе на плечи, Данте опустил голову.

Она думала, что знает, каким бывает удовольствие. Она ошибалась. Это было не просто приятно. Это было нечто большее.

– Я не могу, – возразила она, высказывая свои мысли вслух. – Только не снова.

– Почему? – на секунду оторвался Данте.

Его язык, его рот и пальцы продолжали творить чудеса. На этот раз удовольствие было настолько сильным, что ее бросило в бешеную волну ощущений, унесших все мысли, кроме одной: неужели она навсегда попала в эротическую сеть Данте?

Джесс…

Сдерживать себя было самым большим испытанием, с которым он когда‑либо сталкивался. Джесс потребовалось еще больше времени, чтобы прийти в себя. Она не просто устала – она была истощена. Он долго ждал, чтобы заняться любовью с Джесс, и, когда это случилось, он хотел сделать эту встречу незабываемой.

– Ты улыбаешься, – сонно прокомментировала она.

Данте улыбался потому, что обычно ему не приходилось ждать согласия женщины так долго, но Джесс была другой.

– Ну? – мягко спросила она, протягивая руку. – Ты собираешься объяснять?

Выключив свет, он обнял ее.

– Ты спишь? – спросила она, когда прошло какое‑то время. – Ты сожалеешь об этом?

– Нет.

– Будешь сожалеть потом?

– Ты устала, – пробормотал он.

– Нет, – возразила Джесс. – Но мне действительно нужно отдохнуть.

Чтобы успокоить ее, он обнял ее крепче.

– Я не хочу, чтобы ты подумал, что у меня есть сомнения, – прошептала она.

Было очевидно, что она хотела поговорить. Отпустив ее, он сел рядом с ней.

– Поговори со мной, – мягко подбодрил он ее.

– О потерях, печали и долге и о том, что никогда не бывает времени подумать об этом?

– Вероятно, у нас не было подходящего времени, – признался он, взъерошивая волосы.

– Перестань меня отвлекать, – ответила Джесс, улыбаясь, – или мы потеряем еще один шанс поговорить об этом.

– Я даже не уверен, что мы должны говорить об этом сейчас, когда тебе так явно нужно спать.

Глядя в его глаза, она объяснила:

– Сначала мне нужно поговорить, а потом поспать.

– Давай, – тихо сказал Данте в ожидании.

– Я не плакала, когда умерла моя мать, – наконец сказала Джесс тихим голосом, как будто все еще чувствовала себя виноватой. – Я не знаю, как ты чувствовал себя, когда потерял родителей.

– О, я был зол, – признался он, вспоминая. – Когда я приехал в больницу, один из врачей сказал мне: «Где жизнь, там и надежда».

– И конечно, ты отчаянно надеялся, что он прав, и поверил ему.

– Надежды не было, – подтвердил он. – Мои родители уже были мертвы, когда я ворвался в больничную палату.

– Сколько тебе было лет?

– Я был достаточно взрослым – семнадцать или восемнадцать. С того дня мне стало трудно доверять кому‑то за пределами моего ближайшего окружения.

– А кто мог тебя в этом винить?

– Явно не ты, – заметил он, глядя в глаза Джесс. – Итак, в чем причина того, что ты так скованна?

– События, – сказала она лаконично, как это делают люди, когда за одним словом скрывается целый мир проблем.

– Расскажи мне об этих событиях, – мягко попросил Данте. – Я знаю о горе, которое ты скрывала, поэтому предполагаю, что мы говорим о твоем отце.

Некоторое время Джесс молчала, а затем призналась:

– Он был таким гордым человеком…

– Был? – уточнил он.

– Ты должен помнить… – В ее глазах плескалась боль.

– Помню. Горе всех делает ранимыми, так что, полагаю, твоему отцу потребовалось время, чтобы преодолеть потерю.

– Ему было нелегко.

– И тебе, – тихо заметил он.

– Разве не говорят, что любовь делает все возможным?