Но лето пролетело. Загорелые здоровые дети разъехались по городам. А с их отъездом заработок заметно сократился. Теперь Жанну приглашали выступить только на больших праздниках и иногда, редко, на каком-нибудь детском дне рождения.
Рая щедро поделилась с Жанной урожаем, собранным с огромного ухоженного огорода, обеспечив её картошкой и другими овощами практически на всю зиму. Но с приходом холодов обнаружилась более серьёзная, чем скудость питания, проблема. В домике, легкомысленно купленном Жанной, не искушённой в строительных хитростях, становилось всё холоднее. В общем-то это был садовый сарайчик, собранный из бруса, не очень приспособленный для круглогодичного проживания в суровых условиях Северо-Запада. В нём, конечно, была кирпичная печь и окна с двойными рамами. Но из углов сквозило, по однослойному низкому полу тянуло холодом и сыростью. Терпеливая, наученная сносить любые бытовые трудности, Жанна не обратила бы на эти неприятности никакого внимания, но Кабирия! Для её комфортного существования требовалась температура не меньше +25 градусов!
Рая притащила старые одеяла и ковёр, ими околотили угол, в котором стоял высокий стол с террариумом. Установили нагревательную лампу, и та горела едва ли не круглые сутки. Дрова в печку летели возами, но добиться нужной температуры, особенно в ветреную дождливую погоду, было очень трудно. Кабирия стала вялой, потеряла аппетит, а потом и вовсе простудилась. Она чихала и сопливилась, как самое обычное живое существо.
– Кто бы мог подумать, – охала Рая, в растерянности взирая на захворавшую питоншу, – змея, и вдруг чихает! Может, её молоком тёпленьким напоить?
– Это всё бабушкины сказки, что змеи молоко по ночам прямо из коров высасывают, – беспомощно ответила Жанна, – на самом деле они его не переносят.
– Надо ветеринара позвать, – нашлась Рая. – У меня телефон есть.
– Смеёшься? – отмахнулась Жанна. – Что он в змеях понимает? Загубила я Кабирюшку мою…
Но Рая не слушала и уже набирала нужный номер.
Ветеринар, крупный немолодой мужчина, долго в полной растерянности стоял над террариумом, где, свившись в кольца, лежала пациентка. Голова её была приподнята, пасть приоткрыта, словно питону не хватало воздуха. Взгляд из холодного и хищного сделался мутным. А во взгляде ветеринара читалось немое отупение.
– Э-э-э-ммм, – промычал, наконец, он. – Прививки делали?… Э-э-эммм. Кроликам при рините промывают носовые пазухи, например, э-э-э… фурацилином.
Жанна нервно рассмеялась:
– Она ест кроликов! Понимаете? А вы её хотите лечить, как и её еду?
Невозмутимый ветеринар пожал плечами и философски рассудил:
– В принципе, у всех животных похожие симптомы, и лечение, соответственно, тоже. Все мы из одного теста.
Кабирия при этих словах чихнула и ещё шире открыла пасть.
– И то правда! – засмеялась Рая, чтобы всех подбодрить. – Как же они в природе-то? Сами лечатся. Травку пожуют, поголодают…
– В общем, промывание. При ухудшении посоветовал бы антибиотики. Тетрациклинчик попробуйте. Витаминчики.
Советы ветеринара хоть и показались глупыми, но Кабирию спасли. Как Рая с Жанной промывали питонше носовые проходы, как пичкали её тетрациклином и витаминами – это отдельная история. Обе вышли из этой битвы нервными и покусанными. Едва не рассорились насмерть. Но день, когда питонша проглотила положенную ей крысу, разрешил все разногласия.
– Почему у неё такое странное имя? – озадачилась однажды Рая и пошутила: – Назвала бы Зоей. Змея особой ядовитости!
– Итальянское… Я тебе покажу! – оживилась Жанна.
Быстро спихнув со стола немытую посуду, она бережно поставила на него ноутбук и, пока тот, дряхло покряхтывая, загружался, со страстью во взгляде поведала подруге о великом итальянском режиссёре Феллини и его маленькой Джульетте.
А потом они вместе смотрели «Ночи Кабирии», и Жанна, влезши с ногами на тахту, вся подобравшись, замерев, стискивая свои почти детские кулачки, переживала и плакала, хотя видела этот фильм не впервые. Рая многого не понимала, но не смела спрашивать, а только заглядывала искоса в лицо Жанны, чтобы убедиться в правильности своих эмоций, в их уместности.
К себе домой Рая шла уже в полной темноте, долго, трудно поднимаясь по снежной натоптанной и оттого очень скользкой тропинке. Единственным ориентиром в пути служил фонарь, горевший так высоко на горе, на перекрёстке улиц, что дойти до него казалось немыслимым. Она не торопилась. Она думала о любви и о женском одиночестве: о своей ли судьбе, о судьбе ли Жанны или о судьбе всех женщин мира – она не понимала, не делила. Она всех жалела. Даже измученную питоншу, с таким красивым и теперь понятным и грустным именем. А ещё вдруг поняла, что Жанна и эта актриса, Джульетта, похожи, словно сёстры. И горевала о подруге, о том, что она такая наивная, доверчивая, такая неприспособленная к жизни. Совсем как эта Кабирия из кино.