Для особого случая

За несколько часов до смерти мать начала дико кричать от ставшей непереносимой боли… Наверное, опухоль, доедавшая все последние месяцы её поджелудочную, лопнула и разлила свой жгучий яд внутри ссохшегося, почти мумифицированного тела. Отец, заслышав этот непрекращающийся предсмертный крик, просто оделся и ушёл из дома. Не для того, чтобы позвать на помощь фельдшера, не для того, чтобы принести и сделать уже последний обезболивающий укол, не для того, чтобы хоть как-то облегчить огненную муку жены. Нет. Он просто ушёл. В свою вахтёрскую будку на территории колхозных гаражей. Там он затопил буржуйку, выпил водки и благополучно завалился спать.

После его ухода Валюшка со Светкой ещё долго сидели под кухонным столом. Изо всех сил зажав ладонями уши, они обе кричали в голос, чтобы слышать себя, а не мать. Слышать мать было страшно, очень страшно, так, что худенькие девчоночьи тела под тонкими платьицами немели от ужаса. Казалось, что кричит весь мир, что началась война, что мать ранена, что у неё оторвало взрывом ногу… много чего казалось. Пойти посмотреть на неё ни Валюшка, ни Светка не решались. В спальне было темно. И там, в этой темноте, кричал уже не человек, там кричало, выло, скулило истерзанное, изорванное, изглоданное всей своей прожитой жизнью незнакомое существо…

* * *

– Он тебе такой же отец, как и мне! – рубила Светка, тряся на руках орущего от голода годовалого сына и помешивая кашу в алюминиевом ковшичке.

– Он мне не отец… – процедила сквозь зубы Валя.

– Ну, тогда и мне он никто! – легко отрезала сестра и так же легко и ловко скинула ковшичек с огня на стол, даже не прихватив его горячую ручку тряпкой. – В конце концов, есть социальные службы…

– У них очередь… да и не хотят они к нему… ты же знаешь, на что он похож стал?… – Валя тяжело опустилась на табуретку около стола, так и не сняв пальто.

– А это не моё дело! Они обязаны! А у меня вон – второй на подходе, – скороговорила Светка, успевая поддевать кашу, дуть на неё и совать в разинутый клюв сына.

– Если есть родственники, то ничего они не обязаны, – бессильно возразила Валя, понимая, что пришла она к сестре зря. Она могла бы объяснять, что только устроилась на хорошую работу, что Виталика надо водить на массаж и в бассейн, что муж уходит в рейс неделя через неделю и не на кого тогда оставить дом… Но она и сама знала, что слова эти только напрасно сотрясут воздух и не заденут Светкиной совести. Да и что с неё возьмёшь? Один все руки оттянул. Новое пузо на нос лезет… Валя даже не стала говорить, что всего лишь хотела просить сестру забирать из школы Виталика в те дни, когда ей надо будет уезжать туда, к этому человеку. Она ничего не стала говорить, потому что сейчас между ними была невидимая, но совершенно непроницаемая стена. А у неё совсем не было сил ломиться сквозь эту стену.

Двадцать пять лет прошло с того зимнего морозного дня, когда их маму похоронили и девчонок взяла на воспитание родная тётка. Отца они больше не видели. Никогда. Он не приезжал, не помогал деньгами и никак не интересовался их жизнью. Где-то пил, гулял, мотался по свету. Девчонки забыли, что у них был когда-то отец, забыли, как он выглядел, но глубоко внутри по-прежнему носили сгусток ужаса и памяти о ком-то страшном и опасном, присутствовавшем в их детстве и терзавшем их худенькую измождённую маму… С годами эта память осела так глубоко, так запорошилась песчинками времени и других событий, что всё стало казаться дурным сном, не более… И вот – звонок оттуда, почти из небытия: звонили из областной больницы, назвали имя, фамилию, диагноз, «больной нуждается в постоянном уходе, вы – родственник, обязаны забрать»…

Только тогда она поняла, что тот человек ещё жив. Валя как в тумане была, всё делала на автомате: приехали, забрали, отвезли… Оказывается, и жил он всё это время в соседнем районе, и дом у него там был, и хозяйство, и сожительница…

Очнулась Валя в тот вечер в холодном неуютном и совершенно чужом доме, оставленная один на один с человеком-овощем, лежащим на узенькой кровати. Только что была суета, люди, разговоры. Громче и больше всех, как всегда, говорила Светка. И в одно мгновение все испарились. У Вали в руках остались пакеты с одноразовыми шприцами, ампулами и таблетками, на полу горой лежали упаковки с пелёнками и памперсами. Кругом грязь, рваные газеты, пустые коробки, разбросанные вещи, вешалки-плечики – это сожительница в спешке ретировалась с места счастливой семейной жизни.

Человек-овощ дрогнул веками и что-то просипел. Потом едва заметно шевельнул рукой. Валя смотрела на него тупо и недвижно. Нужно было сделать шаг к нему, нужно было понять, что он хочет, исполнить его просьбу. Но внезапно она почувствовала, что в этой захламлённой комнате их всё-таки трое: рядом с ней, плечо к плечу, плотной тенью стояла Ненависть. Она вышагнула из Вали, из того давно задавленного в памяти мрака, и встала рядом как единственная опора и поддержка.