Для радости нужны двое

— Давай! — неожиданно для себя согласилась Мария. — А то я здесь… — Она не договорила, но Николь и присутствовавшая при разговоре Ульяна и так все поняли. Разговор был в приемной Марии. — Остаешься за хозяйку, — обернулась она к Уле. — Ты меня поняла?

— Поняла, — встала из-за пишущей машинки Ульяна. — Чего ж тут не понять?

— Когда летим? — спросила Мария.

— Через три часа, — отвечала Николь.

— Вот это здорово! Я мигом покидаю в чемодан тряпье — и вперед! — Глаза Марии загорелись…

Через три часа двухмоторный губернаторский самолет оторвался от взлетной полосы и взял курс на Марсель.

— Увидишь своего мальчугана, смотри не сдрейфь! — горячо шепнула Марии на ухо губернаторша.

Лететь было комфортно, салон самолета был отделан с большим вкусом, приятно пахло дорогой кожей. Мария любила этот запах. У Сицилии они заметили в море перископ подводной лодки.

— Немцы шныряют, — сказал губернатор Шарль, — кажется, вы недалеки от истины, графиня. Кажется, война действительно надвигается.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Какие только странности и страсти

Не объявлялись на родной земле.

А.Т.Твардовский

I

Благодаря маминой науке верить в Бога Сашеньке было гораздо легче на фронте, чем многим ее сверстникам, воспитанным в духе оголтелого атеизма. Фронтовой опыт показал, что там, где свистят пули, падают бомбы, рвутся снаряды, практически не остается неверующих, — молчком, но верят, втихую, но осеняют крестом бренное тело почти все, а если не умеют креститься (таких много), то шепчут про себя самодельные молитвы.

За свою жизнь, изобилующую всякого рода превратностями, странностями, неожиданностями и случайностями, замыкающими иногда целые круги однообразных будней, Сашенька не раз и не два наталкивалась на мысль о том, что судьба всякого отдельного человека похожа на цветной клубок настоящего, прошлого и будущего, которое каждое следующее мгновение становится бывшим. И чем дольше живет человек, чем больше сплетается разноцветных нитей, тем сложнее увидеть свою жизнь как бы со стороны, предугадать или найти причинно-следственную связь развития событий: дескать, если бы я пошла туда, то было бы так, а если сюда, то этак…

"В совершающейся жизни нет прямой зависимости от наших поступков или от нашего выбора, она есть только в совершённой, законченной раз и навсегда, — думала Сашенька. — Нет этой прямой зависимости и в зигзагах судьбы. Не зря говорят: "Знал бы, где упадешь, — соломки подстелил". А тем более если и упадешь — это ведь может быть к лучшему? Так часто случается. Как ни крути, а все в руках Господних. Хотя: "На Бога надейся, а сам не плошай!" И это правда…"

Стоило Сашеньке только заикнуться перед знакомым медицинским начальством о своем желании поработать в госпитале, как ее быстро (в середине июня) перевели из штурмового батальона морской пехоты в большой госпиталь, который уже в начале июля был передан другому фронту (1-му Украинскому), а в августе она очутилась на Сандомирском плацдарме.

Казалось, никогда прежде не видела Александра таких красивых кучевых облаков, как в то августовское утро над Вислой. Причудливо клубящиеся белые, серые, голубоватые облака, окаймленные по краям золотым свечением скрытого за ними солнца, плыли над широкой польской рекой так высоко, так медленно, величаво, что невольно приходило на ум: наверное, там, за облаками, и есть рай небесный.

В вонючем бензиновом дыму автомобили госпиталя переезжали Вислу по гремящему, податливому понтонному мосту, наведенному саперами перед утром. Левый берег, куда перебирались машины, был покрыт по краям редкими купами малорослых плакучих ив и, насколько хватало глаз, зарослями выгоревших за лето серых камышей, за которыми угадывались болотца, но понтонеры умудрились вывести мост на пятачок сухого и чистого пригорка. Вывели и спали теперь, подстелив видавшие виды шинельки, на бережку чужой реки. А впрочем, не совсем чужой — до войны 1914 года эта земля была частью России.

— Лежат, как камушки! — сказал о спящих при дороге саперах кто-то стоявший за спиной Александры в открытом кузове грузовика.

Это сейчас наши переезжали Вислу по мосту, а первоначально форсировали реку только на плотах и лодках. Река была широкая, течение быстрое, обстрелы немецкой артиллерии методичные, практически безостановочные, так что построить понтонный мост для тяжелой техники долгое время не представлялось возможным.

Бой шел далеко-далеко на Западе, урчание канонады едва доносилось из-за кромки безмятежно чистого горизонта. Наши войска отвоевали у немцев плацдарм шириной около шестидесяти и в глубину почти пятьдесят километров. Правда, кое-где упорно оборонявшиеся немецкие войска вдавались в нашу территорию длинными клиньями, похожими на острые зубы, и теперь, во второй половине августа 1944 года, мы ломали эти зубы, выравнивали линию фронта.[14]