Для тебя моя кровь

Какая пронзительная зелень глаз! Что она мне напоминает, почему так легко, так комфортно находится рядом с этим человеком? Почему так страшно потерять его?

– Зина! – издалека раздавался хор нестройных голосов.

Повернув голову в их сторону, я увидела множество фонарей. Это что же, вся деревня отправилась на мои поиски?

– Зинуша, внученька моя! – причитала бабка, будто меня сейчас шли не искать, а хоронить.

– Тебя ищут, – сказал старик. – Боюсь, что работа над твоей памятью завершится, не успев начаться.

Выбор, этот странный человек давал мне выбор. Уйти с ним в неизвестность, не зная о нём ничего, но в надежде обрести себя, или вернуться к старой жизни, где царят недомолвки, какие– то сомнительные факты из моей биографии, не стыкующиеся между собой?

Голоса людей становились громче, холодный свет фонариков ярче.

– Тебе решать, – тихо, и как-то обречённо говорил профессор. – Нужно ли тебе это? Может быть лучше остаться Зинаидой и тихо жить новой жизнью, ничего не зная о себе.

– Я хочу помнить.

Эти слова оказались роковыми, и мне показалось, что во взгляде моего нового знакомого мелькнуло облегчение и даже светлая радость. Неужели я заинтересовала его, как пациентка? Может, он будет писать обо мне свою работу?

Но додумать дальше я не успела. Моё сознание поглотила тьма, но не страшная, мертвенная и тяжёлая, а мягкая и бархатистая, тёплая и уютная, словно южная ночь.

Глава 25

Утром человек воспринимает мир иначе, и собственные поступки оценивает совсем по-другому. Если вчера вечером моя авантюра казалась мне верхом смелости, протестным маршем против рамок, в которые меня втиснул деспотичный дед и покорная ему бабушка, шагом к изменению своей жизни в лучшую сторону. То с первым солнечным лучом, мазнувшем по моей щеке, в груди и животе защемило от осознания своей глупости, стыда и отчаяния, что ничего нельзя вернуть обратно. Отмотать то мгновение назад, словно киноплёнку.

И чем мне поможет этот старик, пусть он даже трижды профессор? Ну вспомню я свою деревянную лошадку и детский горшок, свой школьный портфель и первую учительницу, того ублюдка, что искалечил мою душу, тело и разум, а дальше то что? Не думаю, что в моей жизни было нечто такое, без воспоминаний о котором, я не смогла бы существовать. И с чего я решила, что дед и бабка, скрывают от меня какую– то тайну? Книг начиталась, вот и мерещатся мне всякие тайны да интриги. А жизнь то она намного проще, намного прозаичнее. Ох, и дура я дурище!

Сквозь мутное оконце избушки просачивался розовый свет наступающего утра, густой яркий, словно клубничный сок, смешанный с молоком. День обещал быть ясным. Радостно чирикали пробудившиеся птахи, пахло речной тиной и намоченными каплями росы, хвоей и травой.

Дверь со скрипом открылась, впустив в избушку струю прохладного, свежего воздуха.

– Доброе утро, – старик нёс в одной руке закопчённый, исходящий паром чайник, а в другой плетеную корзину, накрытую белым полотенцем.

Он что, на улице чайник кипятил? Печь же есть. Ну да ладно, у профессоров свои причуды.

Водрузив ношу на колченогий, грубо-сколоченный стол, старик откинул полотенце и только тогда позвал меня за стол.

– А вы уже в деревне побывали? – спросила я, чтобы хоть как– то начать разговор.

– Да, купил и сыра домашнего, и хлеба и смородины. Да ты ешь, работы сегодня у нас будет много.

Ну, всё, нужно расставить все точки, извиниться и попросить помощи, сама я до деревни не доберусь, даже ползком. Бабушка, наверное, не спала всю ночь, пила валерьянку, молилась, а дед? Клял меня, на чём свет стоит, жалел бабушку, и уже, небось, нарвал крапивы, чтобы отстегать меня по ногам и мягкому месту, когда вернусь. А ребята? Ведь не бросили они меня всё-таки, подняли деревню на мои поиски. Чувство вины облепляло удушливой паутиной, увязало в мыслях, сжимало горло.

– Мне нужно срочно домой, – краснея, словно малина в июльскую пору, пробормотала я.

– Ты не обязана быть всегда и для всех удобной. И если уж поставила перед собой цель, то иди к ней, не боясь осуждения со стороны других, потому, что эти самые другие тоже идут к своим целям.

Глаза профессора были серьёзны, строги. И теперь мне стало стыдно перед ним. В конце концов, человек предложил мне помощь, собирается потратить на меня время, хотя мог бы писать свою книгу и не возится с глупой деревенской девчонкой. А я дурью маюсь.

Вздохнув, я принялась за еду. Ничего страшного, переживу как-нибудь и их волнение за меня, и упрёки, когда я всё же появлюсь в деревне. Вот только что– то не ладное с этим профессором. Взгляд странный не то жалостливый, не то виноватый, не то печальный. А волосы, почему мокрые? Купался он что ли? Да уж, закалённый дедушка. Август, конечно, месяц летний, но вода довольно холодная, особенно на рассвете.

Когда с едой было покончено, старик поставил передо мной железную миску, наполненную водой.

– О ситуации, оставившей в памяти яркий эмоциональный след, мы думаем больше, чем о нейтральной. Следовательно, редкие события запоминаются лучше. Так что с начала попробуем поработать с наиболее значимыми воспоминаниями.