Длинная дорога в Уэлен

А сейчас меня уже не тянет идти дальше, и не потому, что я устал, — с отрадой отметил я, что могу ходить так же свободно, как прежде, — но меня почему-то не очаровывает больше прекрасная, величественная и холодная, замкнутая в себе жизнь вершин, не прельщает уединение в безмолвной и бесплодной высоте, и все свои возможные в этом одиночестве мысли я наперед знаю. Меня влечет та живая жизнь внизу, которую я только что наблюдал, и поэтому я возвращаюсь обратно, миную снова зубцы, Спускаюсь ниже по склону, нахожу какой-то уютный, полукругом, каменный уступ и смиренно усаживаюсь в его тени. Отсюда хорошо видны домики поселка, дальняя коса, ограничивающая бухту, с решетчатой башенкой маяка на конце, другие заливчики, помельче. Судя по тому, что солнце на западе, уже далеко за полдень… Сначала все тихо и пустынно кажется вокруг, но вот возникают звуки. Слева от меня, все еще довольно глубоко внизу, в распадке мерно шелестит по камням речка. Справа, рядом, в траве низвергается с горы, из-под снежника, ручей, глубина его гораздо больше, чем ширина, тут свои маленькие водопады, водовороты, прижимы, свои бездонные заводи. И звук его иной, чем у речки, — булькающий и гулкий… Налетел откуда-то с гудением большой яркий шмель, помотался перед моим лицом из стороны в сторону, словно на тугой, не отпускающей его резинке, и — оборвалась резинка, исчез… Потом прилетел куличок-тулес и начал печально рекомендоваться: ту-у-лес… ту-у-лес… Объявился снова песец — наверное, где-то неподалеку у него был дом, — бежал, не видя меня, прямо ко мне и вдруг замер от неожиданности. Смотрел, смотрел, затем, желая, видимо, показать, что ничуть не испугался, присел и, выгнув облезлый хвост, помочился. Какое забавное сочетание трусости и одновременно наглости в этой его позе!.. Вслед за ним возникли, кружа, две маленькие чаечки, и они меня уже не покидали: одна продолжала летать, издавая редкие монотонные крики, другая опустилась и принялась расхаживать вокруг меня как бы дозором, появляясь то справа на кочке, то слева… Какое-то пронзающее и щемящее чувство умиления, жалости и любви к этой скудной жизни, которого никогда с такой особенной силой не ощущал я в себе прежде!.. Может быть, и в Глобальных масштабах все происходит так же, и идея охраны природы посещает человечество в определенном возрасте? — думаю я…

Вернувшись мыслями к заповеднику, я вдруг не весь мир, но один этот остров с его сиюминутной жизнью воображаю себе очень хорошо. Прямо передо мной, в тундре, копошатся и ждут своего «звездного часа» лемминги. На западе на галечные пляжи мыса Блоссом вылезают все новые и новые стада моржей. С противоположной, восточной стороны острова, на карнизах скал мыса Уэринг расселись разные морские птицы — там стоит немолчный гомон птичьего базара. У меня за спиной белые гуси вместе с выводками покинули гнезда и отправились пешком дальше на север, в тундру Академии, за ними, словно выпасая их, движутся орнитологи, а вокруг шныряют обнаглевшие в своей безнаказанности песцы. Где-то там же, в глубоких распадках Центральных гор, невозмутимо пасутся потерявшиеся овцебыки. Из конца в конец острова, будто взбесившиеся, с тяжким топотом проносятся полчища свирепых врангелевских оленей, выискивая, чего бы им еще растоптать и уничтожить… И со всех сторон, с моря Чукотского и Восточно-Сибирского, кочуя с одного ледяного поля на другое, к острову медленно, но неотвратимо начинают стягиваться медведицы: ведь не так далеко и до сентября, первых метелей, самой поры для залегания в берлоги — не надо ни разгребать, ни копать, отыщи безошибочным чутьем место на склоне, где побольше наметает снегу, ложись, и берлога сама образуется вокруг тебя… А мне пора уезжать, и я ничего этого уже не увижу… Да что я — не видел разве никогда этих гусей, моржей, медведей?! Какая разница: здесь ли… на побережье… — утешаю я себя. И все-таки — жалко… Но к чему эта непременная спешка, эти материковские слова «пора», «надо»?.. Уверен ли ты, что доведется еще когда-нибудь побывать здесь, посидеть вот так, в тишине и покое? Так не торопись, по крайней мере, сейчас, заранее, лучше посмотри, осознай и запомни…

Я достаю свою трубку, тщательно набиваю ее, раскуриваю, прижимая пальцем вспухающий табак, и долго еще сижу — без всяких мыслей… Когда я ухожу, две чаечки летят надо мной с грустными возгласами почти до самого дома, как будто нет у них собственного гнезда, ни детей и единственная их обязанность — найти одинокого путника и проводить его в тундре… Возвращаюсь глубокой ночью, все спят.