Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании

– Не очень, – честно признался трактирщик.

Уолтер имел некоторое представление о местных эстетических стандартах. «Некрасивая девушка» – растяжимое понятие, куда входило все от «страшнее эпидемии оспы» до «слишком хрупкая, чтобы поднять теленка одной рукой».

– Но на что ей красота, с такими-то деньжищами? – бросила Бригитта, возвращаясь к работе. – Небось и так замуж позовут.

…Или уже позвали? А это мысль! Веревочная лестница, спущенная с балкона, побег в темноте, тайное венчание в маленькой часовне…

– Было ли у нее романтическое увлечение? – пробормотал Уолтер, конфузясь задавать такой приватный вопрос.

– Чиво?

– Она влюблялась в кого-нибудь?

– Ась?

– Парень, говорю, у нее был?

– Женихалась, что ли, с кем на стороне? – Габор еще раз снизил стилистическую планку. – О том мне неведомо.

– А может, и было чего, да мы все пропустили! – опять встряла служанка. – Она часто гуляет одна-одинешенька, может, на свиданки к кому бегает.

– Где она любит гулять?

– Да все больше вокруг замка, то в лес сунется, то по горам лазает. Нехорошо это, все ж она не из простых. Дама должна в гостиной сидеть и носу наружу не казать, а ей все неймется, – тут хозяин строго взглянул на девушку, и она поспешила сменить тему. – Зато какие у нее платья, любо-дорого глядеть! И атласы, и бархаты! А на одном платье такой длинный шлейф, что она как пройдет по улице, после уже и подметать не нужно!

Больше Уолтер ничего от этой парочки не добился. Устав разговаривать с пустотой, он ушел, оставив корзину, которую Бригитта любезно пообещала наполнить продуктами из списка.

Сам Уолтер не удержался и все-таки сунулся к бакалейщику с теми же вопросами. Но ни сам торговец, ни его покупатели так и не сообщили про Берту ничего вразумительного. Они в деталях описывали ее платья, а про саму девушку – ни слова. Как будто она была лишь механизмом для перемещения костюмов в пространстве. Неужели Берта Штайнберг настолько невзрачна? Тут Уолтер вспомнил Леонарда, с его бледным, невыразительным лицом, и этот вариант уже не казался странным.

Сейчас юноша стоял у двери сельской церкви, не решаясь войти. О католичестве он судил в основном по рассказам дедушки. Когда Джебедайя Стивенс заводил речь про ирландцев, этих чертовых папистов, то так брызгал слюной, что те, кто сидел за другим концом стола, украдкой вытирались салфетками, а те, кто поближе – и вовсе прятали головы под скатерть.

Другим источником информации о папистах была книжка в черном переплете, которую Уолтеру подарили на совершеннолетие хихикающие кузены. Книга называлась «Шепот в келье, или Веселые флагеллянтки» и была проиллюстрирована щедро, от души. Женщины на картинках явно были монахинями, ибо волосы их прикрывали платки. Собственно, этим и ограничивалась вся одежда. Любовь к ближнему своему стала их главным принципом и все двести страниц они воплощали его в жизнь различными способами. В который раз Уолтер подумал, что веселье прошло мимо Англии.

Рано или поздно боязнь вампиров пересилила недоверие к чужой религии, и Уолтер проскользнул в церковь, озираясь по сторонам. К его разочарованию, идолов, вымазанных жертвенной кровью, здесь не оказалось. Лишь белые стены с изображениями остановок Крестного Пути, алтарь, да потемневшая от времени статуя Девы Марии, с четками в протянутой руке. У ног статуи полыхал венок из багряных и желтых хризантем.

Было здесь пусто и тихо. Уолтер присел на край скамейки, надеясь, что рано или поздно сюда заглянет священник, но прошло несколько минут, а он и не думал появляться. От нетерпения юноша начал барабанить по дереву костяшками пальцев, но одернул себя. В церкви нельзя свистеть, вертеться, и вообще вести себя безобразно. В церкви должно молиться, искренне и горячо. Но еще в детстве у Уолтера начались с этим проблемы. Он старался лишний раз не привлекать к себе внимание небес, а то вдруг там сочтут, что его молитвы недостаточно искренние – второсортные, в общем. И решат его наказать. А поскольку у Господа Бога все-таки возможностей побольше, чем у мистера Риверса, директора школы, одной тростью Он не ограничится.

Но сейчас, пожалуй, и правда, следовало помолиться, чтобы скоротать время. Другое дело, что Уолтер прогуливал уроки латыни, а католический Бог вряд ли станет разговаривать с таким невеждой. Но все-таки он бросил пробный камень.

– Господь, помоги мне отыскать Берту Штайнберг. Если тебя не затруднит, конечно. А если затруднит – то ничего, я сам как– нибудь. В любом случае спасибо, – он порылся в памяти в поисках чего-нибудь латинского, – …эээ… Vale!

Так прошел еще час. Веки Уолтера налились тяжестью, и он уже не помнил, как сполз на скамью и задремал. Проснулся он лишь, когда кто-то сильно встряхнул его за плечо.

– Да как вам не стыдно, молодой человек! Здесь храм Божий, а не ночлежка. Нет, я еще понимаю, если во время проповеди, но чтоб так! Ни с того, ни с сего!