Длинная тень

Однажды, когда Аннунсиата пробыла в Морлэнде уже почти неделю, к ней вошла Хлорис с очень грустным лицом и попросила о личной беседе. Аннунсиата со своим управляющим занималась проверкой счетов по поместьям, но, увидев, насколько озабочена Хлорис, тотчас попросила его выйти и подождать за дверью. Как только женщины остались одни, она спросила:

– Что такое, Хлорис? Что случилось? Майкл заболел?

Наконец-то вернувшись к сыну, Хлорис была так счастлива, что окружающие радовались, глядя на нее.

– О нет, госпожа, – сказала она, вынимая из кармана фартука сложенный листок бумаги. – Как вы знаете, я разбиралась в вещах мисс Элизабет. Когда я взяла ее молитвенник из стенного шкафа над камином, из него выпало вот что. Я думаю, вам надо это прочитать.

Аннунсиата взяла листок, развернула и быстро пробежала глазами. Бессвязное, истерическое, полное слез признание вызывало жалость. И впервые в жизни Аннунсиата увидела в Элизабет личность с ее реальной и несправедливой судьбой. Аннунсиата никогда не утруждала себя мыслями о том, что Элизабет чувствовала или думала по тому или иному поводу, но сейчас ей слышался женский голос, взывающий из могилы, молящий о жалости и прощении. Она подняла взгляд ив посмотрела в глаза Хлорис.

– Что я должна с этим делать? – спросила та. – Вы думаете, мы должны...

– Сожги это, – решительно сказала Аннунсиата – И никому не рассказывай.

– Но госпожа! Из ее письма ясно, что она упала с лестницы не случайно.

– А кому будет лучше от этого знания? – спросила Аннунсиата. – Ральфу? Мартину? Дейзи?

– Ее похоронили на освященной земле, – тихо заметила Хлорис.

Да, это была, конечно, проблема. Если Элизабет покончила жизнь самоубийством, хоронить ее на освященной земле было страшным грехом. Аннунсиата понимала, что, скрывая это, она тоже берет на себя большой грех. Но голос, взывавший к ней, все еще звучал в ушах. Пусть это грех, но ее душа достаточно сильна, чтобы выдержать его. Она должна сделать для Элизабет хоть что-то, поскольку при жизни никогда не любила ее.

– Пусть все останется, как есть, – сказала она наконец. – Я беру ответственность на себя. Сожги письмо и никогда никому о нем не говори. Понятно?!

– Да, госпожа, – ответила Хлорис. – Да, я все поняла.

Глава 12

Узнав об оправдании матери на суде, Хьюго подумал, что шестимесячное заключение в Тауэре было явно предпочтительнее бегства из страны зимой. Нескончаемый путь на лошадях из Йорка в Ливерпуль, через всю страну, сквозь дождь, слякоть и снег, по скверным дорогам... Он всегда считал Англию цивилизованной страной, но, не отъехав и двадцати миль от дома, поменял свое мнение. Гостиницы, в которых они останавливались, были теплыми, а еда обильной и дешевой, но его ужасали грязь и запах, блохи, клопы и паутина, толстые хозяйки, вонючая плесень на полу и колючие одеяла. И, конечно, никаких простыней. После первой ночи он научился спать не раздеваясь, так как грубые волокна матраса и одеяла царапали его нежную кожу. В ту первую ночь он проснулся от того, что вдоль изголовья кровати бегала крыса, и он так напугался, что не смог уснуть снова.

Он считал себя приличным наездником, но ежедневная езда верхом в течение восемнадцати часов, день за днем, убедила его в обратном. Хьюго утешало лишь то, что его слуги были приспособлены к верховой езде меньше его и ненавидели гостиницы так же, как и он. Если бы не страх попасть в темницу, он вряд ли добрался бы до Скиптона. Потом, в Ливерпуле, они нашли корабль, отправляющийся в Ирландию, и оплатили проезд, узнав от шкипера, что им предстоит легкое путешествие, которое займет всего одну ночь. Но путешествие было кошмарным, оно отняло у них три дня, и Хьюго часами лежал, содрогаясь от лихорадки и приступов рвоты, завернутый в два сырых вонючих одеяла, вымаливая быструю смерть, которая избавила бы его от других мучений. На второй день он был уже уверен, что умирает, и, когда его разбудила пробегающая по лицу крыса, был настолько подавлен и несчастен, что не обратил на нее внимание.

В Дублине у них закончились деньги. Чтобы оплатить проезд во Францию, они вынуждены были продать лошадей. И все же денег не хватило; пришлось занять энную сумму под непомерные проценты у симпатичного джентльмена-католика, который согласился дать им в долг, полагаясь на имя Хьюго и будучи с ним в дальнем родстве. Путешествие во Францию длилось две недели, потому что стояла безветренная погода и корабль вынужден был дрейфовать, ожидая хотя бы легкого бриза. Хьюго уже подумывал о том, чтобы выброситься за борт, надеясь хоть так покончить с мытарствами. Осуществить это он не смог только потому, что ноги ослабели настолько, что он не в состоянии был подняться на верхнюю палубу без посторонней помощи, а найти помощника для такого дела не представлялось возможным.