Длинная тень

– Хочешь, я отошлю ее? Она может поехать в Эмблхоуп. Анна будет…

– Нет, – резко ответила Аннунсиата. – Кто-то должен заботиться о доме. Мне уже безразлично, как ты поступишь.

Аннунсиата отвернулась, прошла, к столу, налила в бокал вина, добавила корицы из серебряного сосуда, стоявшего на подносе рядом с винным кувшином, размешала ее в бокале и не спеша, маленькими глотками, выпила. Снова повернувшись к Ральфу, она была абсолютно спокойной, и сердце Ральфа оборвалось, потому что жена показалась ему недосягаемо далекой.

– Ты развязал мне руки, – сказала она, улыбаясь. Ральф с самого начала не знал, где допустил ошибку, поэтому сейчас мог только недоуменно смотреть на нее. Оба больше не произнесли ни слова, легли в постель, Ральф задул свечи и задернул полог. Он лег рядом с женой, ощущая тепло ее такого родного тела, но не прикоснулся к ней. Спустя некоторое время он, наконец, отважился успокаивающе дотронуться до ее руки, . осторожно, будто приручал дикого зверя. Аннунсиата была безразлична к его робкой ласке, но и не проявила явного неудовольствия. Воодушевленный, он нежно погладил ее щеку, шею и осмелился дотронуться до груди. От его легкого и ласкового прикосновения сосок напрягся. Ральф надеялся, что их тела договорятся быстрее и сумеют разрушить те барьеры, которые они выстроили между собой словами. Он любил и все еще желал ее. И думал, что жена должна чувствовать то же самое. Но когда его рука скользнула ниже, она сказала спокойно и безразлично:

– Нет... – затем убрала его руку и добавила: – Видишь ли, я не хочу снова забеременеть. Я не могу допустить этого.

Больше они не говорили ни о чем. Ральф уснул, а через час проснулся от мягкого света и тихих голосов. Пришла Хлорис, разбудила Аннунсиату, сказала, что Джордж тяжело заболел и очень страдает от спазмов в животе.

Это было очень странное лето, если не сказать – совсем несчастливое. Несмотря ни на что, Ральф и Аннунсиата остались друзьями. С течением времени напряжение немного ослабло, и то, что они демонстрировали окружающим, стало реальным для них самих. Они были друзьями всю жизнь, и если ночью лежали по разным сторонам кровати, то днем скакали верхом, вместе охотились, спокойно беседовали, обсуждали дела и продолжали дружить, будто не было ни свадьбы, ни последующего отчуждения. Элизабет отступила на второй план, что было бы очень тяжело любой другой, но она привыкла играть на сцене жизни вторые роли. Аннунсиата легко спрятала мысли о ней в глубь памяти и вела себя так, словно ее никогда не существовало.

У нее было очень много забот. Поскольку Шоуз оказался окончательно заброшенным, дела отнимали массу времени. Кроме этого она уделяла много внимания верховой езде и охоте – главным своим летним увлечениям. И, конечно, детям. Четырехлетний Руперт был очень шустрым и слишком умным для своих лет, чем напоминал Мартина в этом же возрасте. Он быстро вырастал из детской одежды и становился похожим на своего царственного деда. Чарльз – ему исполнилось два с половиной – был очаровательным ребенком и все больше походил на отца. Морис был еще маленьким, и им занимались няньки, хотя Доркас считала, что он будет самым умным из всех детей. Первая ярость на Хьюго сменилась обычным безразличием, но Арабелла ее более чем заинтересовала, потому что девочка приближалась к возрасту, когда ей надо будет искать партию. С годами Арабелла похорошела, и Аннунсиата надеялась, что она станет еще симпатичней, но пока ее черты были все еще крупноваты для ее лица. Она была очень похожа на мать Аннунсиаты, а к той красота пришла с возрастом. Тринадцать, конечно, еще очень мало, но на следующий год, когда дочери исполнится четырнадцать, ее можно будет взять с собой в Уайтхолл. При такой конкуренции ничто не бывает слишком рано.

Маленький Джордж, ее любимец, был причиной самых больших огорчений этого лета, хотя и не по своей вине. Аннунсиата любила в нем все, но здоровье сына очень беспокоило ее. За первым приступом болезни последовали другие, а симптомы были тс же: острые боли в животе, сопровождающиеся рвотой, с последующим периодом истощения и слабости. Доктор, осмотревший Джорджа, очень удивился.

– Наверно, что-то не то съел, – констатировал он в первый раз.

В третье посещение он сказал сиделке:

– Очень похоже на то, что его хотят отравить.

Аннунсиате доктор этого не сообщил, только сиделке. Не в его правилах было упоминать о яде тем, кто ему платил. Он отдал указания по уходу за ребенком, велел регулярно кормить его и объяснил, что ему можно есть, а от чего следует отказаться.