Длинная тень

Аннунсиату лихорадило, когда она вошла в зал суда, словно в ад. Происходящее казалось ночным кошмаром. Как ее сюда занесло? На суд, где ее обвиняют в измене королю, другу и покровителю? Она впервые увидела Оутса. Перед глазами предстало нечто одиозное: круглое, как луна, лицо «украшали» тонкие, словно ниточка, губы, сам он, раздувшийся от самодовольства, напоминал индюка в брачный период, – все это приносило в его внешность налет шутовства. Обезьяна в мужском костюме. Аннунсиате почудилось, что Оутс нервно сглотнул и облизал губы, будто пробуя на вкус ее кровь, и она вздрогнула – ноги не держали ее. «Я не должна выглядеть так, будто вот-вот упаду в обморок, – подумала Аннунсиата, стискивая зубы. – Нельзя показывать им свой страх, ведь страх – признак вины». Она выпрямилась, высоко подняла голову и прошла к приготовленному для нее месту, чтобы предстать перед судом и присяжными.

Аннунсиата была настолько худа и бледна, что по залу суда пронесся шепот жалости. Она до сих пор была в трауре по сыну и в темном платье казалась еще моложе и прекрасней. Во время чтения обвинительного акта она смотрела прямо перед собой. Ей в вину ставили тайную связь с кузеном, иезуитским священником, с целью помочь иезуитской конгрегации в заговоре против короля. Оутс вскочил, подпрыгнул и начал обвинительную речь.

Многое из того, что он сказал, было противоречивым и нелепым, но слова лились беспрерывно и быстро, он был почти в экстазе, и музыка его речи настолько захватила толпу, что мало кто обращал внимания на ее смысл. Оутс говорил о том, что графиня – убежденная католичка, состоявшая на службе у первой герцогини Йоркской сразу же по представлению ко двору, и что та помогла ее кузену Эдмунду поступить в семинарию в Сент-Омере. Как полагала Аннунсиата, эти сведения он получил от Эдмунда или от кого-то, кто был с ним в Сент-Омере.

По словам Оутса, графиня продолжала служить обоим Йоркам и часто посещала с ними мессы; она оставила мужа, поскольку тот отказался стать папистом. Аннунсиата выслушала это с облегчением, подумав, что, по крайней мере, Ральф и другие члены семьи вне опасности.

Оутс продолжал описывать низость графини – она безнравственная женщина, давно потерявшая стыд и совесть, и ужасно развратная. Она жила в грехе при дворе, была любовницей бесчисленного количества мужчин, включая короля и принца Руперта. Она регулярно поддерживала переписку с кузеном-иезуитом и свободно общалась с другими католиками.

Оутс рассказал также, что присоединился к заговору на второй день. Он сам присутствовал на Совете иезуитов, состоявшемся в Лондоне 24 апреля, где и был разработан план заговора. Самой графини Чельмсфорд он там не видел – это было сказано осторожно, – но ее имя упоминалось достаточно часто, так как она, по словам Оутса, являлась главным посредником иезуитов в Сент-Омере, а также оплачивала содержание армии католических солдат. У нее связь с Ирландией через ее сына Баллинкри, она должна была помочь подняться ирландским католикам, когда придет время. Еще известно, что она внебрачная дочь короля и ревновала; его к протестантским принцессам. Графиня Чельмсфорд надеялась на признание и славу при католическом режиме, поскольку больше надеяться ей не на что.

Желчь Оутса иссякла, и он почил на лаврах в ожидании следующей жертвы. Аннунсиата была не в состоянии защищаться, поэтому на третий день заседания Кловис взял на себя обязанности адвоката и выступил с оправдательной речью, имея целый ряд вопросов и армию свидетелей за спиной. Это было плодом его трудов прошедших трех недель. Он был полон надежд, поскольку обвинения Оутса выглядели крайне противоречиво. Кловис разбил их вдребезги одно за другим, и все они отпали. Он пригласил свидетелей, клявшихся в том, что и так хорошо было известно посвященным, а именно: 24 апреля Оутс находился в Сент-Омере и посему никак не мог присутствовать на Совете в Лондоне. Свидетели говорили очень хорошо, но судья отмел их показания, поскольку они были иезуитами, а следовательно, могли солгать, защищая свою церковь.

– Милорд! – воскликнул Кловис. – Обвинительная речь Оутса настолько противоречива, что всем должно быть ясно: он лжет!

Кловис посмотрел на Оутса, и тот ухмыльнулся безо всякого смущения.

– Милорд, – продолжил Кловис, – он обвинил госпожу Чельмсфорд в том, что она была любовницей короля, а чуть позже сказал, что графиня – его внебрачная дочь. Как такое может быть?

Между присяжными пробежал заинтересованный шепот, но Оутс вскочил и закричал:

– Господа! Эта дьявольская женщина не остановится даже перед инцестом. Вот доказательство ее ужасной греховности!

Кловис не сдавался:

– Он говорил о том, что графиня поддерживает связь с Ирландией через сына. Неправда! У ее сына нет собственности в Ирландии, и это – доказуемый факт.

– Она надеялась вернуть земли, отнятые у ее сына, – возразил Оутс. – Ей их обещали в награду за помощь в заговоре, – у меня есть свидетели. Я и сам слышал на Совете, что ей собирались дать земли около Раткиля, которых она напрасно добивалась в течение десяти лет.