Длинноногий дядюшка (с илл.)

В пятницу вечером мы варили тянучки. Здесь остались на праздники двадцать две девочки со всех курсов, и экономка разрешила нам постряпать. Кухня - огром-ная, медные кастрюли висят в ряд по стенам; самая маленькая кастрюлька - величиной с котел. В колледже живет девушек четыреста. Главный повар, в белом колпаке и переднике, достал еще двадцать два колпака и передника, и все мы превратились в поваров.

Было очень весело, но тянучки вышли не такие уж вкусные. Когда все было готово, а мы сами, кухня и дверные ручки стали совсем липкими, организовали процессию, и мы - в передниках, в колпаках, с вилками, ложками, сковородками - торжественно направились по пустым коридорам в учительскую, где с полдюжины преподавателей мирно коротали вечер. Мы исполнили перед ними серенаду и предложили угощение. Они были вежливы, но нерешительны. Когда мы уходили, они молча и вдумчиво боролись с тянучками.

Видите, дядюшка, какие я делаю успехи!

Не думаете ли Вы, что мне лучше стать художницей, а не писательницей?

Каникулы через два дня кончаются, и я рада, что снова увижу девочек. У меня на башне как-то одиноко. Когда двадцать два человека занимают дом, построенный для четырехсот, они гремят в нем, как кости в мешке.

Одиннадцать страниц… Бедный дядюшка, как же Вы устали! Я хотела написать благодарственную записку, но если уж я начну, я не могу остановиться.

До свидания, спасибо за память. Я была бы вполне счастлива, если бы не облачко на горизонте: в феврале начинаются экзамены.

Любящая вас Джуди.

P.S. Может быть, неудобно писать «любящая»? Тогда - простите! Но ведь должна же я любить кого-нибудь, а у меня только и есть, что Вы да миссис Лип-пет. Так что Вы уж потерпите, ее я любить не могу.

Накануне…

Дорогой длинноногий дядюшка!

Посмотрели бы Вы, как мы учимся. Каникул будто и не было. За последние четыре дня я вбила себе в голову пятьдесят семь неправильных глаголов, - надеюсь, они останутся там и после экзаменов.

Многие ученицы продают свои учебники, но я свои хочу сохранить. Потом, когда я кончу, все мое образование будет стоять на полке, и если мне понадобится что-нибудь - я всегда смогу это найти. Гораздо легче и удобней, чем запоминать все.

Джулия Пендльтон зашла ко мне сегодня вечером и пробыла с добрый час. Она завела разговор о семьях, и я не могла переменить тому. Ей во что бы то ни стало понадобилась девичья фамилия моей матери. Ну можно ли задавать такой вопрос человеку, воспитанному к приюте? У меня не хватило смелости сказать правду, я пробормотала: «Монтгомери». Тогда она осведомилась, принадлежу ли я к Монтгомери из Вирджинии или из Массачусетса.

Ее мать - Резерфорд. Семья эта прибыла в Ноевом ковчеге и связана родством (точнее - свойством) с Генрихом VIII. Со стороны отца их род можно проследить до Адама. На самых верхних ветвях генеалогического древа ютятся ее предки с шелковистой шерстью и особенно длинными хвостами.

Собиралась написать милое, веселое, интересное письмо, но очень уж хочется спать, и, кроме того - не о чем. У новеньких судьба незавидная.

Ваша,

ожидающая экзаменов,

Джуди Аббот.

Воскресенье.

Дорогой длинноногий дядюшка!

У меня ужасная, ужасная, ужасная новость. Но прежде, чем сообщить ее, постараюсь привести Вас в хорошее расположение духа.

Джеруша Аббот стала писательницей. Стихи под названием: «С моей башни» появятся в февральской книжке нашего ежемесячника, на первой странице. Это очень большая честь для новенькой. Преподавательница английского остановила меня у церкви и сказала, что стихи очень хорошие, только в шестой строке не выдержан размер. Я пошлю Вам журнал, если хотите.

Постойте, нет ли у меня еще чего-нибудь приятного? Ну, как же! Я учусь кататься на коньках и уже могу немножечко проскользить без посторонней помощи. Кроме того, я умею спускаться по канату с потолка и прыгаю через планку на высоте три фута шесть дюймов. Скоро будет и четыре.

Сегодня утром мы слушали вдохновенную проповедь епископа Алабамского на текст: «Не судите, да не судимы будете». Он говорил, что надо прощать другим слабости и не огорчать людей осуждением. Хотела бы я, чтобы Вы его слышали!

Сейчас ослепительно-солнечный день, на елях сверкают сосульки, все сгибается под бременем снега, а я сгибаюсь под бременем горя.

Итак, новости. Смелее, Джуди! Говори. Вы в xoponieь настроении? Да? Так вот: я провалилась по математике и по латыни. Теперь я занимаюсь ими отдельно и буду держать переэкзаменовку через месяц. Мне очень грустно, если это Вас огорчает, но сама я не очень горюю, ведь за это время я узнала столько всяких вещей! Я прочла семнадцать романов и целые пуды стихов. Книги самые нужные: «Ярмарка тщеславия», «Ричард Феверел», «Алиса в стране чудес», эссе Эмерсона, «Жизнь Вальтера Скотта» се написал Локкарт, первый том «Римской империи» (это Гиббон) и половина «Жизни Бенвенуто Челлини». Разве не замечательно?

Как видите, я стала гораздо образованнее, чем если бы только зубрила латынь. Простите ли Вы меня, если я пообещаю больше никогда не проваливаться?