Длинные дни в середине лета

...Было все еще жарко. Воздух над Садовой плавился, и казалось, что дома вдали стоит по берегам прозрачной реки, и машины уходят в нее, и там тихо и прохладно. Но это только казалось. А вонища там, наверное, была не меньше и так же жарко. Вата под платьем жгла, как горчичник, даже дышать было трудно. Лучше было подождать до вечера.

Наташка все стояла на углу. Машины скапливались перед светофором, они замирали на минуту, дрожа от нетерпения, потом, словно громадная свора, бросались за кем-то вдогонку. Маленький «Запорожец» остановился прямо перед Наташкой.

— Мальчик, — сказала она, наклонившись, — прокати на броневике.

— Не могу. Авторалли.

— Чего?

— Авторалли «Монте-Карло — Красноярск». Газет не читаешь?

Зажегся желтый, и парень задвигал переключатель.

— Авторалли — кошки срали! — крикнула Наташка и пнула ногой в дверцу. — Фраер несчастный! У меня «Жигули» скоро будут.

— Постовой! — крикнул парень, приоткрыв дверцу. — Товарищ инспектор!

Уже зажегся зеленый, машины сзади засигналили. Парень засуетился, захлопнул дверцу, «Запорожец» тронулся.

— Фраер! — крикнула вслед Наташка. — У меня и «Волга» новая будет!

Злая на то, что первая попытка не удалась, на духоту, на голод и еще неизвестно на что, Наташка двинулась через Садовую. Она уже дошла до середины, когда увидела, как с противоположного тротуара, держась за руки, бросились через улицу (уже зажегся желтый) тихий Витек с их двора и воображала Элка.

— Витек, — сказала Наташка, загораживая ему дорогу на белой линии, — извини, конечно. Мама никак не найдет две золотые ложки. Ты, наверное, пошутил?

— Ты что? — растерялся он. — Да я у тебя не был ни разу.

— Ну что ты, Витек, здесь не милиция. Зачем отказываешься?

— А зачем он к тебе пойдет? — нахально спросила Элка. — Про вас в стенгазете все написано.

— Ложки — ерунда, — продолжала Наташка. Элку она как будто и не видела. — А помнишь, ты меня на черном ходу обнимал? У меня теперь все коленки в пупырышках. Ты заразный?

— Врет она все, — пролепетал Витек. — Не было этого.

— А может, показать, где ты меня трогал?

— Давай, — сказала Элка. — Слабо показать?

— За показ деньги платят.

— Сколько? — не отступала Элка.

— Три рубля.

— Давай!

— У меня нет, — сказал Витек, — ты же сказала, чтобы я билеты в кино купил. Может, сбегать домой?

— Беги! — захохотала Наташка. — Беги воруй, пока трамваи ходят. И чувиху свою захвати. А то думает, если папа генерал, так она самая умная! У, воровка!

...Через несколько минут Наташка стояла перед старым особняком. Он был расположен полукругом, и на улицу выходили только крылья. Перед домом — клумба и чей-то бюст. У входа поблескивала красная с золотом табличка.

Дверь была не заперта, и Наташка вошла в прохладный, со сводчатым потолком вестибюль. Здесь украшений не было никаких, но налево, в арке, перед которой в старом, массивном кресле сидел милиционер, была видна мраморная лестница с золотыми шишечками на каждой ступеньке.

— Тебе чего? — спросил милиционер. — Рабочий день окончен.

— А мне срочно нужно.

Через его плечо Наташка увидела стену второго этажа, над лестницей на желтом фоне между белыми полуколоннами были нарисованы гирлянды из каких-то цветов и птиц.

— Отец пьет, что ли?

— А вам-то что? Вы не пьете?

— Спокойно. Выйди на улицу и там ори, если хочется.

— А если он дом подожжет? — спросила Наташка. — Вы будете отвечать?

— А ты ему спички не давай! Прячь от папы спички!

— Смешно, да? А небось на собраниях выступаешь.

— Спокойно, — сказал милиционер, смех все еще не отпускал его, но он потянулся к телефону, висевшему на стене — Владимир Наумович? Дежурный говорит. Здесь девочка просит принять по личному вопросу. Слушаюсь. Живо! — сказал он Наташке. — По коридору третья дверь. А про спички я тебе точно говорю. Прячь спички от папы.

Стены в коридоре были такие же красивые, и даже двери были расписаны. Наташка случайно посмотрела под ноги и ахнула — на полу черные змейки сплетались в такие узоры, что их, наверное, и на бумаге нарисовать трудно, а тут все из дерева выложено. Половицы скрипели громко и весело.

В кабинете Наташка чуть не ослепла. Стены, покрытые темно-коричневым бархатом, были затканы золотыми розами. Люстра была как букет — стебель и ветки золотые, а цветы и бутоны хрустальные, казалось, дунь на них — и зазвенят. Вдоль стен выстроились низенькие кривоногие стулья, с их темных спинок сбегали золотые завитушки.

— Здравствуйте, меня зовут Владимир Наумович, — длинный и худой человек, сидевший над бумагами, показал Наташке на стул.

— А меня Шура Бутылкина, — сказала Наташка.

— Ну и прекрасно. Как живете, Шура Бутылкина? Что у вас новенького?

— Ничего. Все по-старенькому.

— В школе учитесь?

— Нет, надоело.

— Работаете?

— Тоже нет.

— Папа-мама кормят?

— Они накормят!

— Что же вы делать собираетесь?

— Деньги зарабатывать.

— Много вам нужно?

— Вагон и маленькую тележку.

— А вопрос у вас какой?

— Сколько этот дом стоит?

— Хочешь купить?

— Нет, прицениться только.

— За этот дом люди кровью заплатили.

— Чтобы вы тут сидели?

— Да, чтобы мы тут сидели. Не нравится?

— Дом нравится. А чей он раньше был?