Длинные руки нейтралитета

Обширный материал черновика (или даже заготовки) докторской диссертации госпожа академик проглядела весьма бегло. Исключением оказалась лишь последняя стопка бумаг, где описывалось преинтересное пулевое ранение в голову с повреждением головного мозга. Этот материал был изучен с одобрительным хмыканием.

Гораздо более пристального внимания было удостоено сугубо личное письмо ученицы. Мало того, что оно было прочитано дважды. Глава аналитической службы Академии задумалась над ним, как будто то было важное донесение от разведки. И даже больше того: на это вроде как личное послание был тут же написан ответ с тщательным обдумыванием текста.

По сигналу медного гонга в кабинете появилась секретарь.

Надо заметить, что внешность этой достойной девы вводила в заблуждение: блондинистые волосы ниже плеч, пухлые губки бантиком, приятная фигура с излишествами спереди и голубые коровьи глаза без малейшего признака интеллекта. В результате рядовые посетители думали, что сия девица являет собой дуру из дур. Умные посетители полагали, что Моана не стала бы держать при себе совсем уж безнадежную разумом, так что этот экземпляр не должен быть полностью и непроходимо глуп. И лишь единицы знали (иногда из горького опыта), насколько холодным, цепким и беспощадно-острым умом обладала эта корова.

– Селена, вот письма. Отправишь через Гильдию гонцов.

Моана протянула два сложенных листка.

– Оба срочные.

Семаков внимательно выслушал разведдонесение. Для него ничего нового в нем не содержалось. Конечно, эскадра с броненосцами отклонилась от наикратчайшего пути. И тут-то российский офицер совершил ошибку.

Как и многие до него, Семаков переоценил собственную крутость. Он предположил, что эскадра опасается его двух кораблей – резонно! – и как раз по этой причине не идет на Севастополь кратчайшим путем. Основания для такого вывода имелись: скоростные характеристики новых российских кораблей были примерно известны. Любой грамотный тактик подумал бы, что наилучший способ свести к минимуму этот перевес – дать сражение в условиях тесной бухты. А до этого с двумя кусачими русскими кораблями лучше не встречаться вообще.

По долгом размышлении капитан второго ранга решил изловить неприятельскую эскадру в пятидесяти милях к югу от Севастополя, не больше. Никаких проблем с маневрами, не стоит даже думать о мелях и рифах, зато есть все основания ожидать более-менее постоянного ветра – а скорость даже менее скоростного «Херсонеса» вполне позволит зайти с наветренной стороны и получить тем самым решающее преимущество над парусниками. Осталось лишь вынести этот план на суд старших офицеров.

– Свезло ж тебе, Фролка.

Неболтай-младший постарался скрыть вполне законное удивление. Попытка кончилась неудачей. Дядька Тихон это заметил и не посчитал за труд дать разъяснения. Они оказались вполне материальными.

– Глянь-ко.

На ладони хорунжего лежала медная подвеска на ремешке с несколькими вправленными в нее странными кусками золота: гранеными, а не округлыми.

Неболтай (в который раз) проявил проницательность:

– Ты не думай, это не золото, хотя и блестит. Энергический щит – вот как Тифор Ахмедыч назвал штуковину. Тебе только и дела, что одеть поверх нательной рубахи. И это вот самое защитит тебя от много чего. Рыжий говорил, что пулю от ихней винтовки или твоей скорострелки отвести может.

– Так ведь у англичан с французами, о турках уж не говорю, таких винтовок и вовсе нету.

– Даже штуцерную пулю может удержать, но только ежели стреляют издалека. С тысячи шагов, примерно сказать. А от летящих щепок так запросто.

– Дядь Тихон, откуда там щепки, корабль-то чисто железный как есть, – осмелился противоречить племянник.

Хорунжий позволил себе снисходительность:

– Ты, малой, не моряцкого занятия, вот и не знаешь. Палубный настил, он дощатый, видал ведь?

– А, ну да, оно, конечно, как есть…

– И не только щепки, заметь. Бомбический осколок, если не очень велик, тоже отразит.

На физиономии молодого ясно выразился глубокий скепсис о возможности поражения осколком. Разумеется, старший не упустил возможности поделиться мудростью и рассказал о том, как морского унтера как раз осколок в самое сердце поразил.

– …но по счастью была на корабле Марья Захаровна, она-то его собственными ручками у костлявой вырвала. С тех пор тот самый унтер кажну неделю ставит в церкве свечку за ее здравие.

Рассказ произвел настолько сильное впечатление, что казачок от избытка чувств ляпнул, рискуя заработать родственный подзатыльник:

– Дядя Тихон, а правду говорят, что Марьзахарна ведьма?

Ответный взгляд был тяжелым. Фрол мельком подумал, что подзатыльник, возможно, был бы лучшим исходом.

– За языком следи, племянничек. А то не погляжу на родную кровь… Она, чтоб ты знал, в Михайловскую заходила, с отцом Александром беседовала. И еще: когда адмирала лечила, то настояла, чтоб над ним вслух читали святое евангелие. И помогло ведь. Ну, правда, она и сама поработала. Вот какие доктора бывают. Так что само слово «ведьма» забудь, когда о ней говоришь. Все понятно?