Длинные тени

Судя по всему, недалеко отсюда кормили лошадей, только не армейских — они были без подков. Виднелись следы крови. Берек подумал, что одна из лошадей, наверно, была ранена. И в самом деле — среди кустов лежал конь с высунутым языком и вылезающими из орбит глазами. Раза два он пытался приподнять голову. Рина опустилась на колени, нарвала пучок пожелтевшей травы и ласково заговорила с ним:

— Кось, кось, кось, поешь немного.

Вероятно, никто до сих пор так с конем не разговаривал, не ласкал его. Раздувая ноздри, он тихо заржал в ответ. Но ничто уже не могло его спасти.

Если бы не конина, они умерли бы с голоду. Это была царская еда. Изголодавшиеся, как весенние волки, они в первые дни наедались до колик в животе. В лесу, подальше от доли-ка, Берек отодрал большой кусок березовой коры. Он свернул ее трубой и внутри развесил нарезанные длинные полосы мяса. Под трубой, в глубокой ямке, он разложил костер так, чтобы слабый огонь давал побольше дыма. За три ночи (днем они боялись, как бы дым не заметили) получилось порядочно копченого, даже чуть присоленного мяса. Опасаться, что оно быстро испортится, не приходилось. Рина похвалила Берека:

— Видно, когда бог делил ум, ты под кровать не прятался. Голова у тебя работает, все ты знаешь, все ты умеешь.

На что Берек заметил:

— Если бы я, как ты говоришь, на самом деле все знал и умел, мы бы здесь так долго не сидели.

Рина с этим согласилась. Она повторила то, что ей не раз приходилось слышать от старших:

— Ум и счастье — что дырявый мешок. Горестей — больших и малых — у нас хоть отбавляй, и оставлять нас они не собираются. Видно, такова наша злая участь.

Горько — хуже некуда… Осталось недолго ждать, когда ляжет снег. Тогда собственные следы их и выдадут. Холод пронизывает до костей. Мороз слепит глаза алмазными блестками. Чтобы хоть немного согреться, приходится все время двигаться, а силы на исходе. Исхудали они так, что стали легкими как перышки, но даже слабый хруст веток под ногами кажется им оглушительным. Нужно было немедленно что-то предпринять. И Берек решился пойти один к знакомому полю у села, где жил дед Мацей.

Глава вторая У ДЕДА МАЦЕЯ

БАБУСЯ СВОЕГО ДОБЬЕТСЯ

Стадо паслось на сухой, низко скошенной стерне. Трудно было понять, что съедобного находили коровы на таком поле. Кукурузу и подсолнухи почти всюду успели убрать, и незаметно подкрасться к тому месту, где дед Мацей пасет скот, оказалось не так просто. Берек долго лежит неподвижно, почти одеревеневший, среди беспорядочно поваленных стеблей и ждет, когда стадо подойдет поближе. Деда Мацея он узнал еще издалека, но возле него вертится какой-то парнишка лет тринадцати.

Травы на поле — кот наплакал, и какая-то шустрая коровенка пустилась сюда, к кукурузному полю, а за ней — пастушонок. Ему казалось, что завернуть скотину — дело пустячное, но не тут-то было. Береку волей-неволей пришлось вскочить с места. Не успел он пробежать и нескольких шагов назад, к опушке леса, как мальчик окликнул его:

— Не бойся, не убегай! Я скажу деду, и он сюда подойдет. Что, не веришь мне? Я знаю, кто ты. Ты Берек, а меня зовут Тадек. Рина еще жива?

— Рина? — Берек остановился. — Рина? — переспросил он недоуменно, как будто это имя он слышит впервые; нет, он не даст себя провести! Но тут же подумал, что зря испугался, и ответил: — Если за время, что я шел сюда, с Риной ничего не случилось, она жива. Но как только выпадет снег, нам обоим крышка.

— Возьми поешь, — потянулся Тадек к своей заплечной торбе и достал оттуда ломоть хлеба, — согрейся, а молока я сейчас надою. Баба Ядвига тоже говорит, что, как только ляжет снег, вам придется худо. Если бы не ты, Рина давно бы жила у нас. А так дедушка против. Понял?

— Еще как понял! — У Берека на шее задрожала жилка. — Что я могу поделать, если она не хочет оставлять меня одного?

— Бабуся своего добьется. Деду придется уступить. Ты не думай, он хороший! Но он боится моего дяди.

— Твой дядя — это ж его сын?

— Ты думаешь, что деду Мацею я прихожусь внуком? Я ему чужой. Был чужим. Мы жили в деревне под Белостоком. Отец и мать учительствовали. Нацисты повесили их. Пришлось мне уйти сюда к дяде, маминому брату. Его зовут Гжегож Нарушевич. Но он тоже нацист. Он велел деду Мацею взять меня в подпаски и получает за меня плату. Он здешний солтыс — распоряжается несколькими деревнями в округе.

— Тогда Рине нельзя быть в деревне.

— Почему? Бабуся говорит, что как раз наоборот. Покуда я у них живу, ни один полицай не станет искать кого-нибудь в этом доме.

— И часто твой дядя к вам приходит?