Длинные тени

В начале января ударил мороз, да такой сильный, что им грозила опасность превратиться в ледышки. Как ни страшно было оставаться на ночь в доме, баба Ядвига вечером велела им спуститься с чердака. Они вошли в дом и сразу кинулись к горячей печке.

Окна были снаружи закрыты ставнями, а изнутри занавешены. Дед Мацей умостился на своем сундуке. Баба Ядвига возилась с горшками. Тадек за столом при свете керосиновой лампы что-то вырезал из дерева. Берек подсел к нему, и они стали мастерить вместе. С тех пор так и повелось: все длинные зимние вечера и ночи они мастерили, а на рассвете Рина и Берек забирались под соломенную стреху.

В ДОЛГИЕ ЗИМНИЕ НОЧИ

Кому могло прийти в голову, что из поделок получится что-то стоящее и найдутся охотники за них платить, и даже вполне прилично. Первым до этого додумался дед Мацей. Несколько вечеров подряд он внимательно присматривался, как мальчики работают, а на третий или четвертый, едва они взяли в руки ножики, подошел к столу и стал тыкать указательным пальцем.

— Все, что вы делаете, пустое. Кому теперь нужны игрушки? Надо чем-то путным заняться. Табакерки будем делать, шкатулки. Когда-то я сам любил вырезать, и где-то еще завалялся инструмент, разные там пилочки, ножовки, долота. Припрятано у меня и сухое красное дерево, медная проволока и даже перламутровые пуговицы найдутся. Теперь ни за какие деньги не достать. Их вправляют в дерево. Я, бывало, делал неплохие табакерки, с рисунком. Можно чередовать слой светлого дерева, слой темного, вот вам уже готовый рисунок. Товар, ручаюсь, пойдет нарасхват. Хотя от этого мы вряд ли разбогатеем.

— «Разбогатеем, не разбогатеем»!.. — передразнила его старуха. — Нам бы как-нибудь жизнь сберечь, а от богатства нас бог оградил. Чего только не придумает этот человек. Надо же, что себе втемяшил!

До Мацея ее слова не доходили. Он высек из кресала огонек и, раскуривая, гнул свое:

— Хорошо обычно платит тот, кто покупает ларец для хранения драгоценностей. А раз он платит, то ему хочется, чтобы такая штуковина была только у него одного. Пчелам и тем подавай разные ульи. Мы тоже могли бы делать подобные вещицы, если бы кто-нибудь из вас умел рисовать.

Тадек загорелся этой идеей. О всяких там свистульках и башмачках, которые он раньше вырезал из коры, он и думать забыл. Новая работа не на шутку увлекла его. Разрисовывал коробочки, и, по мнению деда Мацея, неплохо, — Берек. Все, кроме бабы Ядвиги, с усердием взялись за новую работу.

Долгие зимние ночи проводили они в полутьме и работали до изнеможения, а при свете дня спали.

Чтобы сбыть товар, нужно было ездить в город. Для этого помимо аусвайса — удостоверения личности, выданного немцами, требовалась еще справка от солтыса, что продавец уплатил все налоги и ему разрешается продавать, скажем, глиняные горшки, макитры или другие предметы собственного изготовления.

Каждый знал — налоги могут быть полностью уплачены, но, если не дать в лапу солтысу, можно ходить за ним сколько угодно и нужной бумаги не получить. Обращаться к нему ни у кого охоты не было, но делать это приходилось почти каждому.

Дед Мацей потом рассказывал, как он пришел к солтысу за бумагой. Показал он ему только половину из того, что собирался везти в город, при этом самое дешевое. Восседавший с важным видом Нарушевич не ожидал увидеть в руках Мацея такого рода товар. В глазах под кустистыми бровями вспыхнул огонек. Он принялся внимательно рассматривать поделки, задумался и вдруг засыпал деда вопросами:

— Кого ограбил?

— Никого.

— Кто это тебе дал?

— Никто.

— Чья работа?

— Как «чья»? Моя.

— Врешь. Откуда тебе знать такие рисунки? Это ж тебе не шпаклевка, которую ничего не стоит состряпать из мела, жидкого клея и олифы. Это ведь художественное изделие…

— Спросите у старого ксендза, и он вам расскажет, какие вещицы я когда-то мастерил.

— Больше ни к кому меня посылать не собираешься? Ксендз, если мне понадобится, сюда придет. В последний раз спрашиваю — чья это работа?

— Моя и… Тадека.

— Та-дека?

— Я его обучаю ремеслу.

— Пустые бредни! Тоже учитель нашелся! Тадек, говоришь! Это не для его мозгов, не по его годам.

— Что до головы и до рук, то бог его не обидел, а годов у меня столько, что нам на двоих хватит.

— Если у Тадека такая голова и такие руки, то почему ты мне вначале сказал, что это только твоя работа?

— Сказать, что мы работаем вдвоем, я смогу только через год, если, бог даст, доживем.

— Вот это, пожалуй, ты правду сказал. Раз уж Тадек попал в руки к такому, с позволения сказать, учителю, как ты, ничего удивительного нет. Теперь ты молчишь, сказать тебе нечего?

— Сказал бы, да побаиваюсь.

— Вот как! В таком случае придется тебе язык развязать. Говори, только без загадок.

— Ко мне вы его привели в подпаски, его жалованье получаете вы. Учителем я не нанимался, о чем же тут говорить? Со стамеской и ножовкой я как-нибудь сам управлюсь, нарисовать картинку на коробочке тоже сумею. Покупатели найдутся, ведь других резчиков, думаю, в наших краях больше нет. Так что, как хотите, обойдусь и без Тадека.