Длиной в неизвестность

— Я не ответил тебе, — напомнил Юра, восстанавливающий дыхание рваными вдохами, — теперь и поговорить можно. Я не сказал сразу, потому что хотел, чтобы ты ещё раз стал моим другом, только уже взрослым и более сознательным. Я, наверное, виноват перед тобой, потому что сразу узнал и всё понял. И перед тем виноват, что ты так долго трепал себе нервы. Но мне правда хотелось. Иначе я бы до сих пор считал, что мы общаемся только из-за твоей больной тяги к прошлому. Но ты принял моё новое настоящее, после смерти отца и прочей случившейся грязи. Я боялся, что ты не поймёшь правильно, хотя верил в то, что поймёшь. И не ошибся. Вот что-то, а ошибаюсь я редко, особенно насчёт людей. Теперь же всё хорошо? Я спокоен, что твои чувства искренни, а твой ненаглядный Юмэ, — он пригладил растрепавшиеся волосы, очевидно смущаясь, — сейчас сидит на всё том же краю земли и уже без стекла, которое тебя наверняка бесило, обсуждает скучную взрослую жизнь. Мы не этого ли боялись? — Юра усмехнулся, перевёл взгляд в небо и тыкнул пальцем куда-то в его черноту. — Кассиопея. Мне кажется, всё в итоге сложилось лучше, чем могло бы. Думаю, можно считать, что мы исполнили наши глупые детские мечты.

— Я сегодня снова почувствовал себя настоящим, — выдохнул Тору.

— А я себя — мотыльком.

— До сих пор не представляю, насколько невероятный твой ум, раз создал такое.

— Мелочи, — отмахнулся Юра, — не думай об этом. Просто смотри и запоминай. Мне нравится чувствовать, что я сделал всё возможное. Так спокойнее и не приходится ни о чём лишнем думать. И дышится легче.

— Если ты хочешь знать, — нерешительно начал Тору, — ты для меня сделал больше, чем кто либо. Серьёзно, никто и никогда не делал столько. Одной этой ночи хватило бы, чтобы доказать.

— Взаимно? — невесело улыбнулся Юра. Тору сразу считал грусть в выражении его лица, но предпочёл промолчать и дождаться лучшего момента.

— Не хочу, чтобы время кончалось, — добавил он.

Юра неопределённо кивнул и, вопреки ожиданиям, не сказал ничего про «всё происходит вовремя». Наверное, сейчас слова потеряли всякий смысл, растворившись в быстром течении реальности, где время с самого начала играло против них.

— Я счастлив, — интуитивно сказал Тору, — сейчас сидеть здесь и не думать о быте, учёбе и работе. Я, наверное, вот так вот и нашёл то, что важно. Я и за прошлое-то держался, потому что думал, что именно там когда-то оставил то самое. А потом понял, что там не было никакого того самого. Потом искал, когда с Кирой общаться стал. Тоже показалось, что нашёл. А потом — поезд и полторы минуты до шага. И ты спасаешь. В последний момент же, как в фильмах. Я ещё на вечеринке думал, на самом деле, а потом, когда ты пощёчину мне дал…тоже думал. Ни в друзьях, ни в таблетках того самого не было. Психиатры ещё Бога иногда советуют, я и пытался. Тоже подотпустило, а потом по-новому всё. По кругу, как хомячка размотало. И я всё не знал, куда прийти, чтобы взять, наконец, то самое. А оно само пришло, вот так просто и неожиданно, как будто сковородкой по голове дали. Ещё весной пришло, кажется, но осозналось сейчас. А без осознания нельзя стать счастливым, потому что всегда не хватает чего-то важного. Твой Бог, Юр, прав был. Всё так и есть. А я поздно понял.

— Всё всегда… — начал он.

— …происходит вовремя? — закончил Тору.

— Конечно. Понял же в итоге. Что понял-то?

— Что у меня есть то самое. И что Бог есть любовь.

Юра коротко усмехнулся и затих, не переставая улыбаться.

Тору долго смотрел на его лицо, пытаясь сохранить его как последние объятия исчезающего Дримленда. Улыбка Юры была кульминацией — взрывом, знаменующим последние мгновения жизни Вселенной.

Создатель прощался со своим Творением — Тору оставалось лишь в тишине наблюдать за их молчаливым диалогом.

Когда Юра вернулся в реальность и его лицо вновь обрело привычное выражение, Тору продолжил:

— Если я больше действительно никогда не увижу Дримленд, то не буду сожалеть об этом. Оно самое внутри, поэтому на этой земле я оставляю только воспоминания.

— Дримленд уйдёт в вечность и миллионы световых лет будет хранить память о нас.

Тору кивнул. Всё самое важное уже было сказано молчанием Юриной улыбки.

— Будем закругляться?

Тору секунду посмотрел в его глаза и, найдя в них след приятной тоски, одними губами прошептал что-то, что навсегда останется загадкой для не знающего японского Юры. Второй раз. Тору говорил это второй раз за жизнь.

— Спасибо, — уже по-русски повторил он.

Юра обнял Тору, позволив последний раз уткнуться в своё плечо в окружении вечного лета.

Шаг сороковой. Вдох. Неизвестность. Кассиопея. Я, наконец, свободен