Он разбирался сам. В смысле — с косяками, залётами и прочим. Мисюра никого не лупцевал, он умел обходиться без этого дерьма, добираясь до сердца с душой любого срочника. Мисюра не унижал и не качал, он не любил Устава, а его методы определения тяжести залёта и методы исправления привели бы в шок любую военную прокуратуру. Но имелось в нём главное — Мисюра был справедливым.
Наевшись говна без офицерских звёздочек — не переносил свои комплексы на обычных ребят, собранных с бору по сосенке и привезённых в Крас со всех концов России-матушки.
Мисюра погиб первым для нашего призыва. Он погиб в первое нападение на заставу Гребенской мост, погиб страшно и не нелепо, ведь парни с той стороны хорошо знали — куда нужно попасть то ли с граника, то ли с миномета и попали точно в палатку офицеров.
Мне как-то повезло, в «Одноклассниках» нашлась фотография, где есть Саша Мисюра, живой, весёлый, всего за несколько часов до собственной гибели. Она теперь как память и искренне рад, что могу снова увидеть лицо летёхи с шалыми голубыми глазами и лихой улыбкой.
Лис, Бруклин Бонс и Мария, дочь Хуана
«Бруклин Бонс» вошёл в мою жизнь благодаря Сивому. Не, неверно, не так: DJ Сивому, фигуре, легендарной для молодёжного Отрадного второй половины девяностых. Секрет раскрывался просто: Сивый жил рядом с нами, мы познакомились благодаря Горохову и нам было иногда интересно общаться в мой последний год перед армейкой. На самом деле он мой тёзка, но знали его именно как Сивого и самого Сивого это никак не напрягало.
Электронная музыка так и не прижилась в моих вкусах, но клипец с дядькой в очках, цилиндре и с двумя красотками запомнился. Как оказалось потом — совершенно не зря. Сам Сивый, давший немало хороших советов из своего армейского опыта вряд ли полагал, насколько сильно отразится моё краткое внимание к заграничным электронщикам на моей духанке.
Сивый рассказал про пользу умения мотать портянки, и оказался прав. Мои бедные пятки, за КМБ превратившиеся в нечто невразумительное, только подтверждали правоту данного факта. Добраться до нормального слоя кожи, сняв одубевшую роговую поверхность, смог лишь в краснодарской инфекционке, валяясь с дизелем и предварительно отпарившись в ванне.
Сивый рассказал о сигаретах без фильтра, Г4зима, «Приме», к которой стоило подготовиться заранее. Я не поверил, но Сивый снова оказался полностью прав, и его правота проявилась крайне быстро.
Сивый рассказывал ещё, но мне было интереснее листать «Птюч», бывший в те дикие времена популярнее «Максима» в нулевые. Подчёрпнутые знания о Казантипе стали вроде бы ненужно-лишними, пока я не оказался на Первомайке. И там, вступив в самую натуральную химическую реакцию с «Бруклин Бонс», Марией, дочерью Хуана и озверевшим от тоски дембелем-пятигорцем, басни про отрыв у Азовского моря дали одни положительные всходы.
— Художник!
Мы привыкали открывать глаза сразу, даже если будят шёпотом.
— А?
— Тебя Лис зовёт.
Пацаны с первой роты просто так не приходили. Среди дембелей оттуда водились разные упыри и вурдалаки, совершенно отбитые и безумные, но… Но даже среди них некий очередной Лис отличался чем-то запредельным. И, к слову, ни разу не видел эту персону. Как такое возможно за две недели нахождения на крохотной заставе? Да вот леший его знает, товарищ майор, право слово. Об одном это говорило несомненно — о полной крутизне данного типа.
В части имеющиеся Лисы вообще обладали странным качеством, роднившим их с животным, выданным армейкой в качестве тотема. Лисам приписывают хитрость, незаурядный ум и всё такое, но совершенно точно о них ясно другое. Загнанный лис превращается в редкостного демонюгу, лишь чуточку уступающего яростью росомахе. Так вот именно это волшебное свойство имелось у наших Лисов в избытке. Что у здоровенного облома с КМБ, что у ещё какого-то с Казазово, что у пока ни разу не встреченного как-бы снайпера первой роты.
Не явится перед его ясные очи явно обернулось бы лишними ненужными проблемами, да и само по себе казалось чем-то не особо умным. Прошедшие пять месяцев явственно доказали не только физическое превосходство старослужащих над нами, текущими духами, но и что куда более важное обстоятельство — морально-высокий дух. Не, не то, чтобы они там вовсю превращались в псов войны и всё такое, но в упрямстве, злости и злобе с упёртостью мы им явно проигрывали. Ну, я уж так точно.
— Ты художник? — поинтересовался Лис, лежащий в лениво шевелящихся клубах совершенно однозначно опознаваемого дыма.
— Рисую.
— Садись, чё стоишь?
Лис оказался длинным, тощим, сивым, носатым и никак не смахивал на, не иначе, Барона Ада, покоряющего несколько призывов неистребимой мощью собственного характера. И раз так, то явно следовало быть осторожнее.
У Лиса имелся магнитофон, обычный двухкассетно-пацанский «интернешнл», тихонько мурлыкающий что-то знакомое.
— Бруклин Бонс? — неуверенно спросилось мне.
— Шаришь, — Лис кивнул и протянул сигарету. — Напасни, побазарим.