Дмитрий Донской

Имена митрополита Алексея и князя Дмитрия Ивановича стоят рядом в русской истории. Это были люди одного разбора. Принято считать Дмитрия учеником и воспитанником Алексея. Вероятно, так оно и было. Во всяком случае, Дмитрий в своей политике действовал с той же решительностью, с какой святитель — в своей. Разумеется, они принадлежали к разным поколениям и на многие вещи смотрели по-разному. Случалось, что их воли сталкивались, высекая искры гнева. Самым драматическим из таких случаев была изложенная двумя главами ниже история с небывалым возвышением и загадочной кончиной коломенского священника Митяя…

Глава 19 БИТВА НА РЕКЕ ВОЖЕ

Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся: они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо.

Пс. 19, 8

Заросшая тальником речка Вожа теряется среди зеленых полей между Коломной и Рязанью. Автомобильная трасса Москва — Рязань пересекает ее почти незаметно, пугая уток надсадным ревом своих грузовиков. Никаких памятных знаков или исторических надписей здесь нет. А между тем на берегах этой реки 11 августа 1378 года произошло сражение, которое можно по праву назвать «первой станцией» на пути Руси к независимости.

И как тут не вспомнить горестные заметки Пушкина о нашем историческом беспамятстве. «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости; кочующие племена не имеют ни истории, ни дворянства» (273, 292). Или его же хрестоматийное суждение: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие» (273, 166).

Царь или не царь?

Битва на Пьяне и разгром татарами Нижнего Новгорода навсегда отбили у Дмитрия Суздальского всякое желание продолжать «розмирие» с Ордой. Этого и добивался Мамай. Союз двух Дмитриев, а вместе с ним и вся переяславская коалиция приказали долго жить. Теперь Мамай мог приступить к решению главной задачи — усмирению Москвы.

Однако статус нападавшего должен был соответствовать статусу оборонявшегося. Не только «царь» Мамаевой Орды Мухаммад, но и сам Мамай — по формальному положению всего лишь бекляри-бек, то есть первый министр двора молодого «царя», — не опускался до личного участия в походах на Нижний Новгород. «Царю» подобало воевать с «царем», а бекляри-беку — с бекляри-беком. Для наказания взбунтовавшегося вассала посылали одного из «царевичей» или эмира, то есть в русском понимании — удельных князей или бояр-воевод. Со временем этот подход усвоили московские самодержцы, обычно посылавшие в походы своих младших братьев и воевод.

Следуя этому правилу, Мамай летом 1378 года отправил в поход на Рязань и далее на Москву своего порученца — эмира Бегича.

«Того же лета Ординьскыи князь поганый Мамай, собрав воя многы и посла Бегича ратию на князя великаго Дмитрея Ивановича и на всю землю Русскую» (43, 134).

Этими словами начинается летописная «Повесть о битве на реке Воже» в ее старейшем из сохранившихся списков — в составе Рогожского летописца.

В этой фразе каждое слово исполнено глубоким смыслом. И явным образом ощущаются стилистика и патетика «Слова о полку Игореве». Ордынцы идут войной не только на Дмитрия Московского, но и «на всю землю Русскую». «Русская земля» — и как некая лирическая величина, и как политическая идея — сквозной образ «Слова», встречающийся на его страницах не менее пятнадцати раз.

Мамай не случайно назван «ордынским князем», а не «царем». Согласно представлениям русских летописцев, любое современное событие понималось как повторение некой древней «матрицы», библейского прообраза. Власть татар — это «вавилонский плен» Руси, а ордынский хан — перевоплощение «вавилонского царя Навуходоносора». Поскольку Бог велел иудеям до поры до времени повиноваться Навуходоносору, то и повиновение ордынскому хану считалось религиозным долгом русских. При таком понимании восстание против «царя» (как называли русские хана Золотой Орды) было нарушением установленного Богом порядка. Покорность «царю» есть покорность Богу. В этом состояла религиозно-политическая доктрина первых московских князей.

Источники свидетельствуют о том, что в начале XV века при московском княжеском дворе существовали своего рода «партии» — «бояр старейших» и «молодых» (42, 210). Можно полагать, что корни этой «двухпартийной системы» уходят в эпоху Дмитрия Московского. «Старейшие бояре», как и подобает возрасту, были осторожны и недоверчивы. Они призывали хранить заветы отцов и дедов: жить в мире с Ордой, сохранять установленную Иваном Калитой «великую тишину». Свои взгляды они подкрепляли ссылками на библейские примеры и прежде всего — на историю вавилонского плена иудеев.

«Молодые» были дерзкими и самоуверенными. Они говорили, что настало время освободиться от тягостной власти Орды.