Читаем Дмитрий Донской полностью

Интриги Михаила Тверского в Мамаевой Орде (в первую очередь — получение ярлыка на великое княжение Владимирское, который потомки Калиты уже привыкли считать своей родовой привилегией) сильно встревожили юного московского князя и заставили его летом 1371 года лично отправиться к ханскому двору.

Эта поездка положила начало новому акту московско-тверской войны. Дмитрий Московский надеялся получить ярлык на великое княжение и заручиться невмешательством Орды в его тяжбу с Михаилом Тверским. Только после этого он мог, не оглядываясь на Орду, двинуть на Тверь большое войско и поставить на колени беспокойного соперника. Однако Дмитрий понимал, что в его борьбу с Михаилом может вновь вмешаться Ольгерд. В этом случае Мамай мог бы оказать Дмитрию серьезную услугу, отправив свои тумены стремительным набегом на Литву.

Все эти перспективы сулили Руси, прежде всего, новые жертвы на поле брани и новые страдания для мирного населения. Исходя из идеала христианского милосердия, Дмитрию следовало смириться, уступить великое княжение Владимирское Михаилу Тверскому и не развязывать новую войну с Тверью. Но всякая власть — в том числе и власть правителя — имеет свои законы. Один из них состоит в том, что, получив власть, правитель обязан ее непрерывно приумножать. Остановка на этом пути ведет к падению…


После кончины хана Абдаллаха в 1369 году Мамаевой Ордой номинально правил «вольный царь» Мухаммад-султан (Мухаммед-Булак). «Возможно, это тоже был какой-то потомок Узбека или Джанибека» (323, 59). Поскольку Мухаммаду в год восшествия на трон было всего восемь лет, своего рода «регентшей» при несовершеннолетнем «царе» стала жена Мамая — дочь хана Бердибека Тулунбек-ханум (264, 130). Впрочем, как это обычно бывало во время «великой замятни» в Орде, далеко не все областные правители признавали легитимность правящего семейства и — кто явно, а кто тайно — не желали ему повиноваться.

Сложная система разделения власти в Орде между реальными и номинальными правителями открывала широкое поле для дворцовых интриг. Прибывшему к ханскому двору русскому князю следовало быть хорошо осведомленным и осторожным, чтобы не допустить роковой оплошности. У каждого князя были в Орде свои доброхоты и осведомители. Но твердых гарантий успеха и безопасности никто из них дать не мог. Многое — а иногда и всё — зависело от личной встречи с хозяином степей.

Провожая Дмитрия в Орду, митрополит Алексей ехал вместе с ним до переправы через Оку. Эти небывалые проводы должны были показать всем, в том числе и Мамаю, особую близость князя Дмитрия и главы Русской церкви. Алексей знал, как почтительно относятся в Сарае к русскому духовенству вообще и к нему как его главе в частности. Его окружала слава чудотворца. Многие еще помнили, что митрополит чудесным образом исцелил ханшу Тайдулу (мать Бердибека) от болезни глаз.

Неуловимая Орда

Каким путем Дмитрий поехал в Орду? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сначала выяснить, что же означает это короткое и тяжелое для русского уха слово — Орда.

И здесь мы вновь спотыкаемся о порог неизвестности. Само понятие «Орда» — как и многие другие древние термины — имело несколько значений. Какое из них в каждом конкретном случае имел в виду летописец — неизвестно.

Для русского человека XIV столетия Орда — это пространство, страна, в которой живут кочевники, подчиненные «вольному царю» — ордынскому хану. Кроме того, Орда — это походная ставка хана, его огромная юрта, поставленная на телеги и влекомая десятками волов. Но и это не всё. Современный исследователь отмечает: «Тюркское слово „урду“ в тюркском мире, в том числе в Великой Булгарии, известно не только в смысле „ставка“, но и как „резиденция“, „дворец“ и т. д. Оно известно задолго до монголов…» (244, 99). Таким образом, одной и той же фразой — «поиде князь в Орду» — летописец мог назвать и поездку в летнюю, кочевую ставку хана, и визит в его зимнюю резиденцию в одном из главных городов — Булгаре, Сарае ал-Джедид или Сарае ал-Махруса.

(В разных по происхождению источниках — арабских, персидских, западноевропейских, русских — и даже в источниках, близких по происхождению, название одного и того же золотоордынского города может быть разным (149, 112). Это вызывает постоянные дискуссии среди исследователей (326, 114). Принято считать, что Сарай ал-Джедид, Новый Сарай, Сарай Берке и даже загадочный Гюлистан — один и тот же город, подземные остатки которого находятся близ села Царево Волгоградской области. Селитренное городище на левом берегу Ахтубы в 120 километрах к северу от Астрахани — это Сарай Бату, он же Сарай ал-Махруса (Сарай Богохранимый). Но достигнутый археологами консенсус по этому вопросу нельзя считать окончательным.)


Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное