Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь

Все трое вздохнули. Через несколько дней им лезть на валы, бревном вышибать градские вороты, будут резня, кровь и смерть, будет ярое пламя плясать над кровлями ограбленных хором… Чтобы потом сесть у себя, в Нове Городе, в рубленом красовитом тереме. Из резного, рыбьего зуба, кубка, оправленного в серебро, пить багряное фряжское вино, запивая жареную кабанятину, узорною вилкою брать с тарели куски дорогой рыбы или, открывши старинную кожаную книгу в дощатых, украшенных по углам серебром переплетах, с узорными жуковиньями, честь про себя, шевеля губами, "Девгениевы деяния", "Амартола" или "Жития старцев египетских"… Да набивать сундуки добром, дорогими мехами, сукнами и бархатами заморскими, да ходить в церкву, свою, самим строенную на заволоцкое серебро, да ростить сыновей и внуков, сказывая им о чудесах Севера, о розовом небе, о сполохах, об одноглазых людях, аримаспах, о заповедных горах, за которыми — земной рай…

И что дороже всего и ближе сердцу? Зажиток, полные сундуки, сытое теремное тепло? Или эти походы за серебром, ворванью, мехами и рыбой, ночлеги под открытым небом у дымных костров, многочасовая гребля, стертые до мяса руки, заполошный зык и вой режущихся ножами ратей, и удаль, и кровь, и смерть? И это розовое небо, и тишина! Тишина пустых, заколдованных древних просторов, куда тянет душа, куда уводит — были бы силы! — за разом раз неспокойное сердце, не за серебром, не за мягкою рухлядью — за хмельным неоглядным простором холмистых неведомых далей, чистых рек и сказочных, не достижимых при жизни чудес.

Старый Белозерский городок весело пылал. Мычала и блеяла угоняемая скотина, голосили жонки.

— Пущай выкупают! — насупясь, твердо отмолвил Тимофей Юрьич, стряхивая с себя ухватившую его было за ноги жонку. — Брысь!

Та, слепая от слез, выдирала серьги у себя из ушей, рвала серебро с шеи. Тимофей безразлично глянул, взвесил на ладони жонкины цаты, опустил в калиту, подумав, велел:

— Пущай выбирает свою!

Ратные скорым шагом проходили мимо воеводы. Впереди был еще не одоленный новый Белозерский городок. Один из кметей, оборотивши к боярину лицо с хмелевым, не то с вина, не то с ратной удачи, прищуром, выкрикнул:

— Добычу не расхватают тута без нас?

Тимофей Юрьич без улыбки качнул головой:

— Не боись! Делить станем на всех поровну!

— То-то! — уже издали прокричал ратник.

Кто-то дергал боярина сзади за рукав дорожного вотола.

— Чего тебе?

Новая жонка лезла к нему, держа в руках серебряное блюдо. Тимофей отмотнул бородою:

— Тамо вон! — указал. — Да живее выкупай, не то и скотины не обрящешь!

Вразвалку пошел к лошади. Стремянный подставил колено, подсаживая боярина. Тимофей улыбнулся хмуро, плотно всев в седло, подобрал поводья. Жеребец всхрапнул, пошел как-то боком, мелкою выступкой, зло кося глазом.

— Ну ты, волчья сыть! — ругнулся Тимофей. Конь был чужой, до-станный два часа назад, и еще не привык к новому хозяину.

По всему окоему, там и тут, подымались дымы. Новогородские молодцы зорили волость.

Новый Белозерский городок не стал ждать приступа. Отворились ворота. Местные князья и воеводы великого князя Московского, сметя силы, покорялись и предлагали окуп с города. Поторговавшись, сошлись на шестидесяти рублях.

Из взятых на щит деревень гнали скотину, везли рухлядь и снедный припас. Рать, не задерживаясь, уходила в сторону Кубены. Ополонившиеся молодцы весело топали вслед за тяжело нагруженными возами.

В ближайшие дни добра и полону набрали столько, что не вмещали возы. Тяжелое попросту бросили, иное продавали за полцены. Кубенская волость была разорена полностью, окрестности Вологды выжжены.

Молодших воевод, Дмитрия Ивановича и Ивана Богдановича, с дружиною охочих молодцов отослали к Галичу. Всего за день пути не дошли новогородцы до города, все разоряя окрест. Набранного добра и полону не могли вместить и речные суда. Приходило останавливать ратных и открывать торги, отпуская полон и скот за откуп.

Меж тем основная рать, посажавшись в лодьи и ушкуи, спустилась Сухоною к Устюгу. Тут стояли четыре недели, дожидая своих и разоряя окрестные волости. Город, едва оправившийся от недавнего разорения, был вновь разграблен и выжжен дотла.

К Орлецу подступали уже в исходе лета.

— Град тверд и укреплен зело! — заключил Тимофей Юрьич после первого погляда, когда они с Васильем Борисовичем, двоима, объезжали городские укрепления, ища слабого места для приступа.

— С наворопа не взять! — подтвердил Василий Борисыч.

Тимофей сопел, прикидывая. Отсюда, с выси, видно было, как, выше города, чалились к берегу новгородские лодьи.

Юрий Дмитрии подскакал к воеводам. Тимофей оборотил к нему за-ботный лик:

— Порочные мастеры есть у тя?

— Найдутце! — возразил Юрий, вопросив, в свой черед: — С наворопа не взять?

— Дуром молодчев уложим! — отверг Тимофей. — Рогатками нать обнести город и пороками бить бесперестани. Не выстоят!