Дмитрий Гулиа

Окончательное решение отсрочено. Марр мечет громы и молнии. Абхазское правительство обескуражено. Но академика заверяют, что все будет в порядке.

Отец возвращается измочаленный. Не спит всю ночь. Не спит и Елена Андреевна.

— Их сглазили, — стонет Гулиа. — Как же можно алфавит менять? На заведомо плохой!

Может быть, следовало бы умыть руки. Но это не в характере Гулиа. Умывать руки, когда под угрозой любимое дело? Никогда! Он будет бороться до последнего, используя все меры убеждения. Нельзя так обращаться с алфавитом, который прочно вошел в сознание народа!

Общественное мнение понемногу раскалывалось.

Некоторые педагоги предлагали испытать новый алфавит на практике.

— Испытать? Алфавит? — сердился Гулиа.

— Отчего бы и нет?

— Разве это лакомое блюдо? Попробовал, не понравилось— отставил; пришлось по душе — принимайся за еду. Это же алфавит, на нем написаны сотни и сотни книг!

— Их переиздадут, — отвечали ему.

— Да, мы отпустим бумагу, деньги, — заверяло правительство. — Все будет сделано для безболезненного перехода на новый алфавит.

— Их всех сглазили! — в отчаянии говорил Гулиа.

А что еще можно сказать?

Гулиа посещает одного за другим руководящих лиц, от которых зависит роковое решение. Повсюду он встречает благодушно настроенных людей. Новый алфавит? Это неплохо. Он научно обоснован. Сам академик горой стоит. Напрасно взывает Гулиа к гражданской совести, увещевая отменить неразумную затею. Ему отвечают, что пароды — один за другим — принимают марровский алфавит.

Крупный ответственный работник прямо так и заявил:

— В нашем алфавите запашок царский.

— Вот оно что! — удивляется Гулиа. — В таком случае внесите предложение, чтобы меняли и русский. В нем запашок такой же, как и в нашем.

Придя домой, отец сказал:

— Очевидно, все посходили с ума. Что делать?

Словом, вводится новый алфавит. Учителя переучиваются, журналисты переучиваются, литераторы переучиваются. Ученики старательно выводят замысловатые иероглифы. Позабыл поставить сбоку маленький кружочек — получил совершенно другой знак. Упустил птичку сверху — опять новый знак. Точки, закавычки, птичечки, кружочки вокруг ветвистых начертаний букв!

Гулиа писал об алфавите Марра: «Предложенный им алфавит, принятый во многих республиках Кавказа, мной был категорически отвергнут. Это резко охладило наши взаимоотношения. Абхазское правительство ввело алфавит Марра. Однако жизнь показала, что в этом споре Марр был не прав — его алфавит просуществовал всего несколько лет и исчез…»

Верно, алфавит исчез. Он не мог не исчезнуть, ибо смерть его была заключена в нем с самого начала, смерть неминучая.

Алфавита уже не было, но остался колоссальный моральный и материальный ущерб. Началась серия безрассудных экспериментов: вместо того чтобы немедленно вернуться к старому алфавиту, испытанному временем, стали заваривать кашу с алфавитом на латинской основе.

— Почему на латинской основе? — спрашивал Гулиа.

Ему объясняли, что этот, дескать, не такой, как марровский. Тот действительно был плох. А этот, на латинской основе, хорош. Это говорили те же самые люди, которые вчера доказывали «неоценимую силу марровского алфавита».

И опять же приводился знакомый довод: многие республики перешли на латинский алфавит. Неужели отстанут от других абхазцы?

Снова вводится новый алфавит, потом его немного видоизменяют, потом вводится еще один, наконец в 1954 году… возвращаются к старому, тому самому, всем знакомому. В нем произвели несколько изменений, вызванных линотипной техникой, и — работа пошла споро! Но сколько было потеряно времени! Сколько трудов! Сколько бумаги! А ущерб, нанесенный образованию, культуре, литературе? Разве все это подсчитаешь?

Отец говорил в 1954 году:

— Оглядываюсь на жизнь, и мне кажется, что я только и делал, что воевал за алфавит. Это отняло такое количество энергии, что невозможно и сказать. Вот я уж стар совсем и снова — проблема алфавита. Как в молодости. Это же наказание. и придумали его мы сами, абхазцы, на свою голову!

7 ноября 1911 года Гулиа записал изречение Ла-оцзы: «Как бы я ни был мало образован, я могу идти по пути разума». Он говорил, вспоминая это изречение:

— Не могу взять в толк, что случилось с нами, почему меняли мы свой алфавит — не раз и не два? Разгадать эту тайну я не в состоянии…

…В 1925 году и до Сухума дошли вести об активизации в Москве троцкистской оппозиции.

В тот год я впервые услышал и запомнил имя Сталин. Это имя нам в то время мало что говорило. Я рисовал Ленина, Маркса, Карла Либкнехта.

Позже, учась в восьмом классе, я понял, что борьба разгорается не на шутку. Оппозиционером, троцкистом оказался наш учитель истории. Называли еще ряд имен.* Говорили, что и писатель Самсон Чанба, занимавший пост председателя Центрального Исполнительного Комитета Абхазии, недостаточно четко определил свои позиции в партийной борьбе.

В общем дело ограничилось тогда идейным разгромом оппозиции. К счастью, обошлось без крови, как и полагается в борьбе, если это борьба идей.

Отец стоял далеко от этой борьбы. Он продолжал свое дело, работая в Академии абхазского языка и литературы…