Дмитрий Мережковский: Жизнь и деяния

– Идет обыкновенная политическая игра, никак не связанная с вашими глобальными и, увы, фантастическими прожектами, – растолковывал Савинков Мережковскому (дело было в июле 1920 года, во время их встречи в маленьком варшавском ресторане в Саксонском саду, недалеко от дома, где жили Мережковские). – Полякам никакого дела нет до вашей «религиозной миссии» и «спасения России»: они просто хотят оттяпать кусок территории, пользуясь анархией, царящей в Совдепии после Гражданской войны. Вряд ли они вообще захотят идти на Москву – зачем? Надо смотреть правде в глаза: мы должны рассчитывать только на себя. Быть может, в этой мутной воде возможно будет развить хоть какой-то успех.

Мережковский вспылил и обвинил Савинкова в цинизме.

– Да знаете ли вы… – и далее последовала вдохновенная проповедь о «высшей», «духовной» цели происходящего.

Савинков побелел.

– Я прошу мне не устраивать экзамены по философии, – сказал он. – Здесь не философия, а боль и кровь – со всех сторон. Нельзя же до такой степени не отвечать за свои слова! Не говорю про вас, но этот ваш секретарь – Злобин, молодой еще человек; вместо того чтобы стихи писать в газету, он должен бы был, по правде, явиться ко мне, умолять взять его в ополчение… Или уж молчать по крайней мере!

«В 1920 году в Варшаве, работая вместе с Зинаидой и Мережковским, – вспоминал позднее Савинков, – я выпил до дна всю чашу легкомыслия, самоуверенности, величия, полного непонимания жизни, сплетен и малодушия».

Мережковские обиделись смертельно. От работы в газете они отошли и вскоре уехали по своим издательским делам в Данциг (Гданьск). Именно в это время разразилась катастрофа. Советские войска предприняли наступление на Варшаву и были наголову разбиты Пилсудским на Висле. Однако, как и предупреждал Савинков, поляки не собирались идти в «крестовый поход» и удовлетворились мирным соглашением, обеспечивающим отхождение к Польше уже захваченных ею территорий.

Савинков все же успел в очередной раз «сманеврировать». Он демонстративно порвал с белогвардейским движением, объявил себя главой «зеленых» (крестьянских повстанцев, ведших борьбу на два фронта, против «красных» и «белых») и взял на вооружение лозунг «за Советы без коммунистов». Структуры Комитета перешли к формированию диверсионных групп, надеясь использовать крестьянские возмущения в России, прокатившиеся по стране в 1920–1921 годах после «польской неудачи» Красной армии.

Мережковский и Гиппиус предпочли покинуть «предавшую» их Польшу и уехали в Париж. Но Философов остался с Савинковым, заявив Мережковскому, что полностью разочаровался как в нем, так и в его «пророчествах». Гиппиус заключила, что Дмитрий Владимирович «связался с авантюристом», а Мережковский – что Философов «забыл Антихриста для дел земных».

Комитет Савинкова просуществовал до октября 1921 года, пока Польша под давлением РСФСР не интернировала «савинковцев» «с применением полицейской силы». Сам Савинков несколько лет прожил в Париже в полной изоляции: его «маневры» времен революции и Гражданской войны не смогли простить ему ни «левые», ни «правые» круги эмиграции. В 1924 году он неожиданно уехал в СССР и добровольно сдался властям. Советский суд приговорил его к смертной казни, заменив затем ее десятилетним заключением. Это, впрочем, было лицемерием, и смертный приговор в исполнение был все-таки приведен: 7 мая 1925 года чекисты, инсценируя самоубийство, сбросили Савинкова в пролет тюремной лестницы.[27]

После гибели Савинкова Мережковский и Гиппиус некоторое время надеялись, что Философов «образумится» и вновь присоединится к ним. Однако он так и остался в Польше, занимаясь журналистской и общественной деятельностью. Они будут поддерживать связь и даже сотрудничать: в 1934–1939 годах Мережковский будет парижским «соредактором» журнала (потом газеты) «Меч», издаваемой Философовым в Варшаве. Но «троебратство» распалось навсегда. После смерти Философова (1940) и Мережковского (1941) Гиппиус подводит черту в этой истории, помечая в дневнике в 1943 году:

«КОНЕЦ

все умерли.

Я – духовно пока».

* * *

«Польская катастрофа» 1920 года, лишившая к тому же Мережковского и Гиппиус их верного друга и постоянного спутника, завершила глубокий переворот, происшедший в годы революции и Гражданской войны в нашем герое. С этого момента он полностью разочаровывается в любой «корпоративной» политической борьбе с ее прагматикой и цинизмом и до конца жизни предпочитает действовать на общественной арене исключительно «от своего лица».

Однако в качестве «независимого» политика Мережковский был в начале 1920-х годов уже совсем неубедителен.

В первые месяцы по переезде из Варшавы в Париж, еще не остыв от варшавских политических страстей и обид, Мережковские пытаются организовать среди здешних эмигрантов «свою собственную» партию, состоящую исключительно из идейных и бескорыстных противников «царства Антихриста» – «большевистской России», которые к тому же сочетали бы религиозную «состоятельность» с «правым» либерализмом в духе идей времен «троебратства».