Дмитрий Русский

- Ну, играть же тоже хочется.

- Мы тут истории страшные рассказываем. Про чёрную руку….

Митяй хмыкнул:

- Ага, и про гроб на колёсиках. Выметайтесь отсюда. Погуляйте. Я пока сам за Линой присмотрю.

- А Георгий сказал – не уходить!

- Вот мы и не уйдём!

Митяй взял обоих за шиворот и выволок в коридор:

- Быстро, я сказал. На улицу идите, подышите. А то здесь одни бациллы, заразитесь ещё.

Вернулся к Лине, присел рядом:

- Говори, Лин. Что ты хотела рассказать?

- Я видела Тимура.

- Это он тебя звал?

- Нет, но он показал мне того, чей Голос я слышала.

- Как показал?

- В зеркале. Это так странно…. Но я теперь не боюсь. Тот, кто меня зовёт, вовсе не страшный. Ты знаешь, даже смешной немного. На чёртика похож, но с крылышками.

- Лин, а может, это привиделось? Температура всё-таки.

- Нет, это случилось ночью. А заболела я к утру, уже и подняться не смогла. Георгий сказал, что ты вообще в бреду. Я слышала, как «Скорая» приезжала к тебе укол ставить. Не помнишь?

- Нет. Зато другое помню хорошо.

- Что – другое? Опять?

- Да, но сейчас я не могу рассказать. Давай лучше о тебе. Тот чёртик что-то говорил?

- Как обычно: «Эллина, иди, иди…». И лапки протягивал ко мне. Знаешь, смешные такие: будто человеческие, только шёрсткой покрыты, даже ладошки. Вот я всё думаю: неудобно, наверное, когда ладошки шерстяные? Всех животных перебрала, вспоминала. Таких нет ни у кого.

- Сама ты, Лина, смешная. Неужели совсем не испугалась?

- Почему-то нет…

- Я знаю, почему. Ты, как Борис и Маша, тоже должна уйти в собственный мир. И там тебя ждут. Не зря же ты слышишь Голос, и этот твой…с ладошками

- Анчут?

- Как ты сказала?

- Ой, откуда я знаю? Он ведь не говорил. Только сейчас такое имя вдруг пришло.

- Вот видишь, всё это не просто так.

- Но, как я могу уйти? Я ведь и ходить не могу….

- Думаю, там всё по-иному. Если будет позволено, то я пойду с тобой.

- Кем позволено?

- Сам не знаю, много еще непонятного. Но я обещаю, что попробую пойти с тобой. А сейчас отдыхай. Пока ещё рано, и у меня дело есть.

- А когда?

- Скоро, Лина, скоро.

Митяй вернулся к себе, лёг и опять провалился в забытье. Проснулся среди ночи, лежал и бесконечно прокручивал в голове то, что произошло за эти дни.  Почему именно он оказался в центре таких необыкновенных событий?

Назойливая память возвращала к тем дням, которые хотелось забыть раз и навсегда.

***

Когда пришло понимание, что он  во всем мире – один? Почему он никогда не привязывался ни к месту, ни к людям? Только однажды, в том детдоме, где впервые вспомнили о его дне рождения, он встретил человека, с которым мог говорить.

Даже её имя звучало красиво: Валерия Леонидовна. Красивая. Чёрной волной спускались волосы до плеч, а глаза пронзительно-зелёные. Митяй не разбирался в возрастах людей, но, наверное, ей тогда не исполнилось тридцати….

Как её занесло в детдом? Она преподавала литературу. Раза два Митяй задержался после уроков, она о чём-то спрашивала, а потом начала давать  ему книги. Читал он быстро, и вначале Валерия не верила, что за вечер он проглатывал очередную книгу. Но вопросы по тексту всё же задавала. Не впрямую, а как-то мельком.

Зимой, перед Новым годом, она попросила проводить её до остановки. Митяй взял тяжёлую сумку с тетрадями, и они пошли. В детдоме всем давали клички. Такая зараза, что и огнём не выжечь. Валерию прозвали «Сара». Да, она была еврейкой, несмотря на русские имя и фамилию. Наверное, по мужу. Митяй об этом не думал, но один вопрос его волновал, и он всё-таки спросил:

- Почему в детдомах нет еврейских детей?

Она взглянула на него с удивлением:

- А почему ты об этом спрашиваешь? Я могу ответить, как понимаю сама: мы изгои, ты знаешь это слово? Век за веком нам приходилось бороться за жизнь, поэтому пришлось держаться друг за друга.

- Что, у вас нет сирот?

- Есть, просто всегда находятся те, кто возьмут в семью: сёстры, тётки, дальняя родня.

- А у русских?

- Я ведь наполовину русская, поэтому буду говорить – у нас. У нас, русских, всего много: земли, нефти, газа, леса. Наверное, много и детей. А к ребёнку нужно относиться как к главной ценности. Тогда из него вырастет человек.

- А я тоже – изгой?

- Да, ты это знаешь, иначе бы не спрашивал. И у тебя два пути: соединиться с такими,  как ты – обозлёнными на судьбу, и  рвать у жизни всё подряд. Или быть одиночкой и принять как факт, что ты – не такой. Вот и будь им. Стань лучше всех, и тогда никто тебя не посмеет тронуть.

- Богаче всех?

- Да хоть и богаче. Для этого тоже нужен талант. Главное, что ты будешь защищён.

- А сейчас?

- Ты ведь меня не послушаешь. Скажешь – опять о том же. Но я и сыну сказала: хочешь быть свободным – учись на одни пятёрки. Тогда к тебе учителя приставать не будут. А с ребятами сам разберёшься.

Почему он сейчас вспомнил этот разговор?  Часто Митяю казалось, что голова раскалывается от мыслей, хотелось – не думать. Не думать ни о чём. Но он знал, что всё ещё впереди: и любовь, и боль, и потери, и выбор.

***

Митяй решился идти прямо сейчас. Как будто что-то зудело внутри: надо!