«Дней минувших анекдоты...»

В госпитале Стенфордского университета врач сказал, что поначалу ей придется лазером привести матку в нормальное состояние. Это обойдется в тысячу долларов. В дальнейшем каждая попытка искусственного осеменения — триста долларов. Однако шансов на успех не более 10 %…

До поездки в США и сам я тяжело и долго болел — мне было уже семьдесят лет, и у меня обнаружили дивертикулез прямой кишки. Целое состояние было истрачено на французские антибиотики, но они не помогали. Питался я исключительно диетическими продуктами, жена мне готовила по совету врачей протертые супы, чтобы, не дай бог, не раздражать слизистую твердой клетчаткой. (Как выяснилось уже в Америке — надо было действовать строго наоборот — есть яблоки с кожурой, хлеб грубого помола, чтобы эту «слизистую» загружать работой). К отъезду в Штаты постоянная боль в животе меня так доняла, что хоть в петлю лезь.

Здесь я надеялся вылечиться, и действительно, едва я приехал, боль вдруг стала сама собой уменьшаться. Я не верил исцелению, у меня и в Тбилиси бывали иногда периоды относительного успокоения. В госпитале врач, выслушав мои жалобы, измерила мне давление — оно оказалось высоким 200 на 100. Она выписала мне таблетки, и через три дня давление стало 150 на 80. Мы собрались поехать на озеро Тахо, которое находится на высоте 2200 метров. Я спросил врача, можно ли мне подняться на такую высоту. «О’кей», — был ответ.

Я сказал своей сестре Лизочке, что в Манглиси, который расположен на высоте всего 1000 метров над уровнем моря, у меня так подскакивало давление, что мне приходилось возвращаться в Тбилиси. А эта молодая врачиха ничего не понимает — на такой высоте я наверняка умру.

— Лучшего места для смерти ты все равно нигде не найдешь, — парировала моя сестра.

Судя по сигнатуре, пилюли снижали давление и имели транквилизирующий эффект. Поэтому я продолжал придерживаться диеты и только изредка, в малых дозах позволял себе что-либо запрещенное нашими тбилисским врачами. Однако кишечник мой не давал о себе знать. Постепенно я расхрабрился и стал есть все — даже перец. Дивертикулы не реагировали.

— Боже мой! — догадался я. Это ведь наши отравленные продукты, это нитраты меня так мучили! Протертые супы из нитратной картошки только добавляли страданий, но никто из врачей — даже 4-го управления! — не смогли догадаться о причине моего заболевания…

Мы поднялись на озеро Тахо. Два дня у меня было сонливое состояние. Я плавал в бодрящей 16-градусной воде и немного загорал. Давление меня не беспокоило. На четвертый день мы с дочерью загорали на пирсе, я вошел в воду, лег на спину и поплыл. Горное солнце приятно пригревало, и я плыл, плыл…

Через некоторое время Лилли обнаружила мое отсутствие и прибежала к Лизочке с известием, что «папа утонул». Соседи, исследовав гладь озера в морской бинокль, обнаружили меня, наверное, в километре от берега.

Наши милые соседи встретили мой выход из воды аплодисментами. Прибежала сестра и стала мне выговаривать.

— Ты же сказала, — в шутку ответил я, — что лучшего места для смерти мне не найти, вот я и хотел попробовать.

Возвращаясь с озера Тахо, мы остановились в столице штата Калифорния городе Сакраменто. Надо было сходить в туалет. «Пойдем в Конгресс штата», — предложила Лизочка. Я высказал сомнение, что нас туда не пустят. «Не пустить человека идущего в Конгресс или в гостиницу — это нарушение его конституционных прав!» — сказала моя сестра.

Американцы в высшей степени доброжелательны и радушны. Не перестает удивлять, как каждый знакомый предлагает свои услуги. Однако на мой вопрос: «Кто такой доктор Хайдер?», который я неизменно задавал, все недоуменно разводили руками. Покойный телекомментатор Дунаев каждый день морочил нам голову, показывая чудака, который 200 дней «голодал» у Белого дома. Нам внушали, что по популярности доктор Хайдер (сейчас о нем уже никто не помнит) чуть ли не второй человек в Штатах после Рейгана. Затем, «прекратив голодовку», доктор Хайдер якобы начал свою президентскую кампанию. В Штатах же о нем никто ничего не слышал, включая и нашего собственного корреспондента «Известий» в Сан-Франциско. Я спросил у него: «Как же так получилось?» «Я не слушаю наших передач», — ответил он мне.

Бездомного героя, которого раздувал и раздул Генрих Боровик, некоего Маури, сердобольные москвичи пригласили в Москву и там вручили ему подарки, и предлагали жилье (сейчас трудно поверить, что было именно так). На самом деле Маури оказался вовсе не бездомным. Когда мы дома смотрели душещипательные передачи о нем, в Штатах как раз проходил его бракоразводный процесс и суд решал, какая часть собственного дома будет принадлежать ему, а какая — его бывшей жене.

А Пелтиер! Сейчас о нем уже никто не помнит, но сколько было шуму! Присужденный к пожизненному заключению за убийство индеец слепнет в тюрьме! Срочно помочь бедняжке Пелтиеру!