Днепр могучий

Заурчал мотор, и Ганна с ужасом крепче прижала к груди сына.

— Любишь его — скажи! — потребовал Дрюкер и, не услышав ответа, зло щелкнул плетью. — Ну!

— При чем ребенок, ничего ж не знаю, — выдохнула Ганна.

Черная плеть щелкнула со всей силой, и теперь уж ничто не могло остановить танки. Они рванулись с места, с силой вырвали из рук ее Николку и, заглушая моторами обжигающий сердце вскрик ребенка, разошлись в разные стороны.

Вскочив, Ганна бросилась вслед, но, увидев кровавый след, она заломила над собой руки, дико и страшно закричала, рухнув на красный снег. Она не слышала ни канонады, вспыхнувшей где-то далеко, ни стрельбы партизан, ни звуков боя с карателями. Помутившееся сознание было бессильным понимать случившееся, ощущать боль, теплиться верой и надеждой на лучшее…

4

…В новогоднюю ночь Фред Дрюкер ничем не мог заглушить своих тревог и сомнений. Удар за ударом! Немцев еще потеснили на фронте. Партизаны чуть не разбили его отряд. Сам он спасся чудом. Тихая ночь темна и опасна. За стеной спит денщик. За окном размеренные шаги часового. А Фред скрипит зубами от бессилия и бешенства. Нет, каковы! Их ничем не проймешь. Ничем не устрашишь. Откуда у них сила? Чем сломить ее, эту русскую силу? И как ответ на мучившие его вопросы, перескакивая через колючую проволоку и минные поля, минуя людей, вооруженных карабинами и автоматами, сквозь огонь и дым этой неладной войны, переступив порог чужого дома, порог его временного жилья, вдруг нежданно-негаданно пришла ничем не отвратимая мысль, что он не знает самого главного, чего нельзя не знать, без чего невозможно жить, мысль о том, что он не имеет силы, чтобы приказывать и повелевать, уже не имеет!

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

1

После успешных боев за Житомир всю дивизию вывели с передовой. Полк Щербинина поставили на рубеж за селом неподалеку от города. Весь день неистово била артиллерия. Лишь к вечеру начал заметно стихать орудийный гул, но докрасна раскаленный горизонт долго не остывал.

В просторном блиндаже, совсем недавно отбитом у немцев, видно, размещался какой-то их штаб. Азатов убрал отсюда все лишнее, расставил узкие длинные столы, а Таня, помогавшая ему в подготовке новогоднего вечера, накрыла их белым полотном. В углу Оля установила мощный приемник. На стенах появились новенькие плакаты и портреты. На столе, рядом с радиоприемником, — свежие газеты и журналы.

Отпустив бойцов, парторг присел у порога и с удовлетворением оглядел блиндаж:

— Хорошо, Танечка! Остается заказать ужин.

— Правда, хорошо: прямо Колонный зал! — порадовалась девушка. — Только ты какой-то хмурый сегодня. Что случилось, Сабир?

— Эх, Танечка, такого наслушался — сердце замирает, — вскочил он на ноги и, все более горячась, заговорил.

Оказывается, здесь всюду орудовали эсэсовские каратели. Больше всех отличались какой-то Фред Дрюкер, по прозвищу «Дрючок», да его денщик Вилли Вольф. А ведь тут неподалеку за линией фронта село, где живут родные его Ганны. Незадолго до войны жена с сыном уехали сюда в отпуск, и, что с ними, он не знает. А тут такие зверства. Забыв обо всем, Сабир все говорил и говорил о слышанном от жителей.

Таня как стояла у окна, так и замерла, окаменела. В один миг представила себе вытоптанные поля, испепеленные сады, пожарища. Услыхала плач детей и женщин, дикие вопли карателей, свист плетей. Как наяву, увидела заводские печи, куда живыми бросают украинских ребятишек, черные неповоротливые танки с привязанными к ним партизанами, которых металлические чудища разрывают на части; и кресты, кресты на дорогах с распятыми на них людьми. Не так ли и дома, там, у Днестра. Ох, мамо, мамо! По щекам катились крупные слезы. Ловила их соленые капли губами, перехватывало горло — не перевести дыхания. А сердце все полнилось и полнилось жгучей болью за далеких и незнакомых ей людей, но все равно родных и близких, ее сестер и братьев.

— Вот, Танечка, — устало сказал Сабир, присаживаясь за стол, — что за изверги эти эсэсовцы! Надо б с бойцами побеседовать, да, видно, после — не хочется им праздника портить.

2

На новогодний митинг Жаров отправился в роту Румянцева. По дороге в кустах он подобрал розовую листовку. Андрей усмехнулся. В первых, синих, Гитлер обещал быть в Киеве в конце ноября, в зеленых он клялся, что будет там десятого декабря, а в этих, розовых, откладывал свое возвращение до пятнадцатого. В канун Нового года, когда фашистские полчища с треском выбиты из Житомира, как-то особенно смешны напыщенные слова геббельсовской пропаганды.

Бойцы и офицеры уже собрались в блиндаже вместе с разведчиками. Андрея порадовали празднично возбужденные лица людей, с жаром обсуждающих последнюю сводку.

— Мы что, мы справно воюем, — говорил бронебойщик Голев. — А вот как там союзнички?

— Патрули кое-где активничают, будь уверен, — громко засмеялся Соколов. — Вчера, слышно, даже пленного захватили.

— Ну, добро б им теперь ударить! Скорей бы, глядишь, и войну прикончили.