— За Родину, вперед!.. — только успел он крикнуть, как вражеский пулемет, оказавшийся прямо перед ним, ударил длинной смертельной очередью. На глазах у своих бойцов отважный командир вскинул руки вперед, словно указывая путь штурмующим, и рухнул на снег.
У Оли потемнело в глазах. Ей хотелось сейчас же бежать туда, к нему, но сил у нее не было.
Позиции немцев полыхали разрывами гранат и мин и сотнями ракетных вспышек. Было совсем светло, и десятки людей были свидетелями героической гибели Василия Пашина — любимца полка, друга и товарища.
— Слушай мою команду! — резко прозвучал голос Соколова. — Отомстим за командира!
— Бей, бей!
— Вперед, за Пашина!
Кипящие от боли и гнева слова смешивались с выстрелами. Уже не голос Пашина, а славное имя героя вело их в бой.
КРУШЕНИЕ
Ночью прошел дождь, и снега как не бывало. Снова распутица, теперь уже по-настоящему весенняя. Таня страшно устала и с нетерпением ждала вечера. А стали на ночевку — она не в силах уснуть. Мысли обступают со всех сторон, лишая сна и покоя. Изранен Азатов и неизвестно, выживет или нет. Погиб брат. Убит Пашин. Оля в отчаянии. Плачет и плачет. Осиротела ее любовь. А что ни день, все новые и новые жертвы. Как больно и тяжко сердцу!
Где-то в запечье заверещал сверчок. Потом опять тишина. Теснятся в голове мысли.
Леон выздоровел и теперь на офицерских курсах. Просится в полк, а его хотят направить в тыл. Пишет, приезжал сам Хрущев, долго беседовал. Говорил, победа близка и врагу не сдержать наших ударов. Сказал, половину выпускников направят в тыловые части готовить резервы. Леон сам не в себе, и живет одним: только на фронт!
Снова заверещал сверчок, стараясь изо всех маленьких сил, словно торжествуя оттого, что даже в шуме боя слышен его голос.
Строка за строкой вспоминалось письмо Леона. Он любит ее по-прежнему. Просит простить его за все огорчения. Сам он многое передумал и переоценил. Что ж, она рада за него. Может, и сложится их счастье.
Таня ощутила вдруг запах свежевыпеченного хлеба. Он приятно кружил голову, вызывал аппетит. А сверчок заливался по-прежнему, продолжая одну и ту же песню. Неужели не уснуть вовсе?
Так и пролежала всю ночь с открытыми глазами, пока не пришел рассвет. Наступал новый день, и так хотелось, чтоб был он днем покоя и радости. Скоро дом, родные места, мама. Какое это счастье — мама! Ей казалось, волнения и тревоги, томительные мысли — все перегорело, и в душе покой и тишина.
Она встала, умылась холодной водой, пошла получать медикаменты.
А днем опять скоротечные бои и схватки, раскисшие дороги, разлившиеся ручьи и реки и яростный огонь немцев.
Поздно вечером роты вступили в Гайсин. Немцы в панике откатывались за реку Собь, а подожженный ими город полыхал в огне. Подразделения вторых эшелонов бросились на помощь жителям.
Таня тушила огонь, помогала вытаскивать имущество из горящих домов, как могла, успокаивала женщин. Горе и счастье смешались, и их не разделить.
Дети не отстают от колонн, втекающих в город, требуя от солдат красноармейские звездочки на память. Они трогательно берут бойцов за руки и шагают рядом, хотя с того берега еще продолжается обстрел и нередко рвутся снаряды и мины. Женщины радостно приветствуют своих освободителей. Они настойчиво предлагают солдатам добрую «пляшку горилки», кусок пирога, миску вареников, соленых огурцов или капусты. Все не к месту и не вовремя, и бойцам не до еды, не до выпивки, но всех радует сердечность такой встречи.
— Сынки, родные, как заждались вас!
— Бейте их, окаянных!
— Ох, не пускайте их обратно!
— Он же таке робит, таке робит!
Головные подразделения, пробившись к реке, ведут огневой бой с противником. Все остальные части располагаются на отдых, и в домах всюду шумят самовары, на чистые скатерти столов выставляется незатейливая снедь.
А утром снова бои и снова погоня за противником.
Вечерний привал у Южного Буга. Мосты и переправы взорваны. Саперные части готовят паромы. Немцы уже бессильны повсюду прикрыть противоположный берег: они спешат за Днестр.
На паром берут лишь машины и лошадей с повозками. Люди переправляются на подручных средствах: на случайно уцелевших лодчонках, на деревянных щитах, на связанных бревнах. Застывая от холода, они выбираются на противоположный берег, выжимают мокрую одежду и безостановочно идут дальше.
Обстрел переправы из орудий продолжается. И хотя он не прицельный и ведется по площади, один из снарядов угодил в самый паром. Соколов и Фаизов на своих шатких плотиках бросились к парому и вытащили двух раненых. Третий скрылся под воду. Скинув шинель и сапоги, Сагит, не задумываясь, бросился в холодную пучину и долго, томительно долго не показывался наружу.
— Погиб!
— Застыл в ледяной воде!
— Утонул! — слышалось повсюду.
Вдруг он вынырнул, глотнул два-три раза воздух и опять нырнул вниз. За ним бросился Глеб. Казалось, уже невозможно отыскать и вытащить раненого. Но вот Сагит показался снова — и рядом голова спасенного.
— Вытащил!
— Спасай обоих!
— Лодку! — закричали со всех сторон, и несколько смельчаков бросились в воду навстречу герою.