Днепр – солдатская река

– Воздух! – пронеслось вдоль стрелковых ячеек.

Веденеев сделал ещё одну прицельную очередь, добил ленту и крикнул второму номеру:

– Убираем! Шевелись!

Пулемётчики схватили дымящийся и пахнущий горелой смазкой тяжёлый пулемёт и поставили его на дно окопа.

– Подожди! Загорится! – И Веденеев отбросил в сторону промасленную старенькую трофейную плащ-накидку, которую второй номер тут же набросил на ДШК. – Пускай немного остынет.

– Ты что, Веденеев? Почему прекратил огонь? – Нелюбин почувствовал, как у него зло запрыгали губы.

– Перегрел я его, – оправдывался Веденеев, оглядываясь в небо. – Видишь? Перегрел!

– Ты, Веденеев, сейчас, ёктыть, своей задницей ствол охлаждать будешь! Понял!? Я приказываю продолжать огонь!

– Сейчас, товарищ старший лейтенант, – засуетился Веденеев. – Сейчас…

– Повтори приказ! – рявкнул Нелюбин, не узнавая ни своего голоса, ни интонации.

– Есть продолжить огонь! – рявкнул и пулемётчик, толкая в спину своего второго номера.

Но стрелять им больше не пришлось. Три пары Ю-87 развернулись над рекой, набрали высоту и начали друг за другом, вереницей пикировать на овраг. Ещё несколько пар бомбили переправу.

Бойцы сразу попрятались в ячейках. Счастье выпало тому, кто не спал ночью, не поддался усталости и успел зарыться в землю основательно.

Бросаясь вниз, пилоты пикировщиков включали сирены, и лежавшим в своих утлых ячейках внизу казалось, что это воют падающие бомбы, что летят они точно в их окоп, потому что лётчикам сверху видно всё, и от них уже не спрятаться нигде. От «юнкерсов» существовало только два спасения: блокирующий зенитный огонь или истребители. Не раз Нелюбин наблюдал, как наши ЛаГГи трепали в небе «юнкерсов», и 88-х, и 87-х. Но где они, наши ЛаГГи? Да и зенитки все на том берегу. Пытаться отбиться стрелковым оружием – дело дохлое. Людей погубить и обнаружить свои огневые точки, которые они накроют через минуту, при очередном заходе. Так что самое правильное – лежать в окопе, забиться в угол, молить бога, что и эта бомба пролетит мимо, и ждать, когда «лаптёжники» израсходуют боекомплект и горючее.

Земля ходила ходуном. С треском и грохотом валились деревья, с корнем вырванные из земли, взрывной волной ломало верхушки и осыпало сучья. Тошнотная гарь тяжёлым туманом расползалась по земле, по склонам и, отыскивая солдатские окопы, затекала в них, рвала лёгкие, выедала глаза и сводила с ума.

В какое-то мгновение Нелюбин понял, что разрывы смещаются к берегу. Там, вниз, на песчаной косе ухали, расшатывая обрыв, бомбы, сбрасываемые «юнкерсами». Туда, в бескрайнее поле Днепра, ныряли ревущей сиренами вереницей пикировщики. А это означало, что его Седьмую роту, кажись, оставили в покое. Вот только, что осталось от его роты?

Старший лейтенант Нелюбин поднялся на четвереньки, как оправившийся от испуга зверь, стряхнул со спины комья земли, поправил сползшую на глаза каску и хрипло прокричал в слоистую сизую мглу оврага:

– Эй! Кто живой? Приготовить оружие!

И тут же задвигались и другие. Закашляли, чертыхаясь и проклиная немецкую и свою авиацию.

– Сталинские соколы! Где они?!

– Ну, товарищ старший лейтенант! – кричал, белея радостным оскалом стиснутых зубов, бронебойщик Овсянников. Его, видать, порядком оглушило. Недалеко, чуть выше, чернела кромка дымящейся воронки, на которую всё это время неподвижно смотрел его второй номер. Вот и ударило по перепонкам. Но Овсянников был всё же рад, что бомба рухнула на землю с перелётом. – Ну, жив буду, первому же попавшемуся соколу морду набью! Клянусь своим ружьём! – И Овсянников любовно похлопал по прикладу свой ПТРС.

– Сидор! – окликнул Нелюбин своих миномётчиков. За них он беспокоился особо. Без них им тут, в овраге, среди немцев, беда. – Сороковетова ко мне!

– Ранило его! Перевязывают! – через минуту принесло неутешительную весть из глубины оврага.

Сидора ранило. Целы ли «трубы»? Сидор ранен – дурной знак. Если ещё и трубы покорёжило…

Пришёл замполит, доложил: в третьем и втором взводах шесть человек ранены, трое убиты.

– Игорь Владимирович, бери сапёров и скорей расставь их вверху, пускай снова минируют подходы со стороны деревни. Наверняка бомбами раскидало все наши растяжки и мины.

Замполит ушёл. Нелюбин посмотрел ему в след: хороший ему комиссар достался, это ж надо… Чем-то он напоминал ему сына, Авдея. То ли ростом, то ли статью. То ли такой же решительностью и бесхитростной прямотой.

– Раненых – в овраг! К ручью! – отдавал он распоряжения, а сам уже летел по стёжке к устью оврага, к Днепру. – Тяжёлых! Только тяжёлых! Лёгким оставаться на позициях!