Дневная битва

Приветствую тебя, Ахман асу Хошкамин ам’Джардир ам’Каджи, в сей год Создателя нашего 333 П. В.

Я свидетельствую перед Эверамом, что ты, мой аджин’пал, осуществил вероломство и ограбил меня на священной земле Лабиринта ночью, когда все люди – братья.

В соответствии с Законом Эведжана, я требую от тебя встречи на домин шарум за час до заката в день осеннего равноденствия, когда Эверам и Най – в равновесии.

Выбор места остается за мной, как за стороной потерпевшей. Тебя уведомят о нем за неделю и разрешат прибыть первым, дабы ты убедился в отсутствии западни. Каждый приведет семь свидетелей, не больше и не меньше, в почитание семи Небесных столпов. Мы разрешим наш спор как мужчины и предоставим судить Эвераму.

Альтернативой этому является встреча наших людей на поле брани, в ходе которой не ночь почернеет от ихора, а день покраснеет от крови. Я надеюсь, ты не усмотришь в этом чести и доблести.

В ожидании твоего ответа,

Арлен асу Джеф ам’Тюк ам’Брук.

Джардир встряхнул головой. «Домин шарум». Буквально это означало «два воина», и речь шла о суде посредством поединка, как предписано в Эведжахе на основании правил, согласованных между Каджи и его вероломным братом перед смертельной схваткой.

– Осеннее равноденствие, – проговорил Аббан. – За месяц до вторжения в Лактон. Он словно знал.

Джардир болезненно улыбнулся:

– Мой аджин’пал не дурак и хорошо изучил наши традиции. Но, рассуждая об Эвераме и Небесах, в душе не верит их истине. – Он покачал головой. – Называет себя «потерпевшей стороной». Словно возвращение того, что он украл из гробницы моего предка, есть обычный грабеж.

Этот вопрос терзал его годами.

– Прав ли он?

Аббан пожал плечами:

– Кто может знать? Я поступал с людьми хуже и даже солгал Пар’чину ради собственной выгоды. И тем не менее любил его. Он был предельно верен. Рядом с ним я испытывал…

– Что? – спросил Джардир.

Оба они знали этого человека хорошо, но очень по-разному.

– То же самое, что рядом с тобой, когда мы были юны и учились в шарадже, – ответил Аббан. – Он не замедлил бы оградить меня от беды, как и поступил, когда ты много лет назад призвал нас к Трону копий. С ним я чувствовал себя в безопасности.

Джардир кивнул. Оказывается, не так уж по-разному.

– А теперь?

Аура Аббана стала нечитаемой, он вздохнул, извлек из жилетного кармана глиняную бутылочку и вытащил пробку.

– Не смей… – начал Ахман.

Аббан перебил его, закатив глаза:

– Ахман, твои ноги омыты прудами крови, их тысячи. Неужели ты всерьез собираешься выговаривать мне за питье кузи, как пьяному шаруму в Лабиринте?

Джардир нахмурился, но больше не возразил, и Аббан отхлебнул с видом отсутствующим и задумчивым. Затем хаффит взглянул на него и поднял бутылочку:

– Выпей со мной, Ахман. Всего один раз. Эти вещи лучше обсуждать с корицей на губах.

Джардир помотал головой:

– Каджи запрещает…

Аббан запрокинул голову и расхохотался:

– Он запрещает, потому что его людей перебили в Раске, когда на их стороне был пятикратный перевес и они всю ночь отмечали еще не выигранное сражение! Указ адресован необразованным баранам с оружием, а не двоим мужчинам, которые собрались пропустить по чашечке в сердце своей цитадели.

Джардир печально посмотрел на Аббана. Судя по ауре, тот не только не понимал, но и считал Джардира глупцом в этом споре.

– Именно поэтому, друг мой, ты и хаффит.

– Почему? – спросил Аббан. – Потому что не считаю каждое слово Каджи прямым указанием Эверама? Ты, Ахман, теперь шар’дама ка, и я знаю тебя давно. Ты умнейший человек, но за минувшие годы совершил много глупых и наивных поступков.

Скажи он это при дворе, был бы тотчас убит, но Ахман видел, что друг говорит искренне, и не винил его.

– Аббан, я не претендую на божественную непогрешимость, и то же самое относится к Каджи. Ты хаффит, ибо не способен понять, что причины указа Каджи не имеют значения. Важны же подчинение и смирение. Жертва.

Он показал на чашку: