Читаем Дневник полностью

11 апреля. Написать книгу «Нигилизм». Рассказать в экспериментальном стиле, то есть привлекая сравнения из обыденной жизни, по параграфам современную философию, показать мышление, мало-помалу обращающееся само на себя, ставящее проблемы познания с той заинтересованностью, с какой буржуа обделывает свои делишки, а там понемногу прийти к Кантовой критике чистого разума, отбросив его мораль, как нечто слишком преднамеренное и искусственное. Словом, сделать книгу, которая относилась бы к истории современной мысли, как относится какой-нибудь роман Золя к его натуралистическим теориям. Приложить философию к жизни.

12 апреля. Не все ли равно, что я делаю. Спросите, что я думаю.

13 апреля. Если верить ренановскому «Будущему науки», то господин М. должен был стать ловким и удачливым коммерсантом, дабы его богатая дочка могла выйти замуж за бедного литератора, а тот, человек, разумеется, неглупый, но в общем-то ничем не примечательный, родил бы сына, которого направлял, воспитывал, растил и создал бы из него гения нашей нации.

15 апреля. — Мы с Ломбаром будем выпускать газету, — говорит Мариус Андре. — У нас хватит денег на два года.

— Ну, значит, два месяца вы продержитесь!

17 апреля. Оба Дюма опрокинули общепринятую теорию бережливости. Отец был расточителен, а сын — скупец.

28 апреля. Со стороны кажется, что я живу изо дня вдень, «растрепанно», и, однако, у меня есть вполне определенная и прямая линия поведения: по возможности обеспечить материально жену и ребенка, лично довольствоваться малым и добиться того, чтобы мое имя прозвучало хотя бы как медный бубенчик.

29 апреля. Написать любовную идиллию двух металлов. Сперва они пассивны и холодны в руках сводника-ученого, затем, под действием огня, они сплавляются, смешиваются друг с другом, становятся тождественны друг другу, в совершенном слиянии, какого никогда не узнает самая яростная любовь. Один уже поддается, уже начинает таять, расплываясь беловатыми потрескивающими каплями.

* Глупый ветер, который, дуя во всю мочь, гнал перед собой два-три облачка, похожие на кроликов.

30 апреля. Метемпсихоз, как мера наказания: душа Бисмарка, перешедшая в мимозу.

3 мая. У меня есть идея романа, но она мне представляется в виде ежа, оттого что я не смею к ней прикоснуться.

27 мая. Возможно, Гонкурам не хватает именно искусства подавать свои остроумные замечания, языковые курьезы, выкладывать их на витрину, на обозрение зевакам. Замечаешь, что они умны — и необыкновенно умны, — лишь при втором или третьем чтении. Но какой же порядочный человек будет читать дважды одну и ту же книгу?

28 мая. Смех, печальный, как клоун в черной одежде.

30 мая. Восковая богородица под стеклянным колпаком, с золотым яблоком на голове, неподвижная, как будто ожидающая выстрела Вильгельма Телля.

* Стояла такая глубокая тишина, что мне показалось, будто я оглох.

* Поставить эпиграфом к «Мокрицам» фразу Флобера (см. Дневник Гонкуров, том 1): «Мой замысел сводится к тому, чтобы передать некий оттенок, цвет плесени, которым окрашено существование мокриц».

* Реализм! Реализм! Дайте мне прекрасную действительность, и я буду работать, следуя ей.

2 июня. Я построил себе столь прекрасные замки, что с меня хватило бы их развалин.

4 июня. Перечел «Сельского священника»[16]. Смерть госпожи Граслэн великолепна. Тем не менее мне кажется, что этот жанр романа умер, по крайней мере для подлинно талантливых людей. Это — обман зрения. Это производит большое впечатление, но ненадолго и лишь вызывает улыбку. Я хочу сказать, что Бальзак здесь становится каким-то талантливым Монтепеном, если угодно — даже гениальным. И я думаю, что подлинно одаренные писатели не смогут больше писать всерьез такие книги.

7 июня. Возможно, мы доживем еще до той поры, когда через все моря пройдут дороги и несчастные наши рыбаки превратятся в буржуа, чуть ли не в любителей, и будут рыбачить в пиджаках из синего молетона, в домашних туфлях и при газовом освещении!

10 июня. Шквал спокойствия!

* В своих «Крестьянах» Бальзак делает крестьянина болтуном, а я, напротив, считаю, что он отнюдь не болтлив.

У Бальзака слишком мощный гений: избытком его он делится со своими персонажами — крестьянами.

21 июня. Художник — это человек, носящий берет.

* Если вам очень хочется смеяться, вы сочтете меня остроумным.

* Лодка движется за своим парусом, как древний воин за своим щитом.

27 июня. Высокомерная белиберда Барбе д’Оревильи[17].

7 июля. Запись, заметка для меня нечто безнадежно мертвое, чем я при всем своем желании не могу пользоваться.

18 июля. Экзотическое растение раскрывает свои листья, похожие на веера из бритв.

12 августа. Мериме, пожалуй, будут читать дольше, чем кого-либо другого. В самом деле, он меньше, чем прочие, пользуется образами, то есть тем, что ведет к увяданию стиля. Будущее принадлежит писателям сухим, сдержанным.

19 августа. Произведения Бурже: от них все-таки слишком несет парфюмерией.

Перейти на страницу:

Все книги серии Свет далекой звезды

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии