Дневник

Ох, это «нет», оно срывается с моих губ свинцовым слогом, — вот и все, что я могу сказать своей матери, которая скоро умрет. Я прохожу мимо. Она, ее лицо за решеткой окна, оскорбленное, беспомощное, не сразу исчезает, она не закрыла окна, пусть соседи думают, что мы еще беседуем.

Сколько раз моему отцу приходило желание ее задушить, когда она входила в его спальню, чтобы взять из стенного шкафа тряпку! Она выходила и снова возвращалась положить тряпку на место. Он велел забить шкаф наглухо.

* Из нашей деревушки я могу наблюдать человеческую душу и муравья.

* Как собака, которая прерывает лай, чтобы поискать блох.

29 августа… Для меня путешествие хорошо тем, что я могу смотреть и ничего не видеть.

* Полная луна. Вдруг ее становится видно всю. Кажется, она родилась прямо посредине неба, далеко от горизонта. При ней серенькое облачко, мягкое, как шейный платок.

Она совершенна до тошноты. Облачко замирает. Она подымается еще выше. Она отбрасывает облачко, как ненужную ей пеленку.

Ее восход удивляет природу. Ничто живое не смеет шелохнуться. Даже корова перестает мычать.

Небосклон под ней весь розовый. Как же она хороша! Вот так выходила из моря Венера. Ее смеющаяся красота проникает в мое окошко.

А еще похоже на открытие светового туннеля во мраке.

На небе три цвета: серый, розовый, голубой. Она в розовом.

— Жена, не говори со мной, — я смотрю на луну.

У тебя столько тайн, боже, что это просто жестоко с твоей стороны, просто тебя недостойно.

Безмолвствующий бог, ну скажи же нам что-нибудь.

Быть может, он запечатлел слова на другой стороне луны, но она, лукавая, никогда к нам ею не повернется.

Розовое бледнеет, смешиваясь с серым. Теперь надо всем царит голубое.

Идеально круглая, четкая, щемяще чистая.

Стволы деревьев становятся такими тонкими, что готовы совсем исчезнуть.

Все серебро луны льется в мое окошко.

Ты помешаешь мне спать, но ты не в силах помешать быкам щипать на лугу траву. Признайся, что тебе это немного обидно.

Ты поднялась слишком высоко. Сейчас ты подурнеешь. Вот по дороге проехала телега и не побоялась оскорбить тебя звоном своих бубенцов. На тебя уже залаяла первая собака.

Мрак вокруг меня становится гуще. А ты светишь недостаточно ярко, чтобы я мог при твоем сиянии написать в твою честь прекрасную поэму. Хозяйка, которая не желает, чтобы я писал в темноте и портил себе глаза, приносит лампу, спускает занавеску.

Луна, все кончено! Можешь отправляться к старым лунам.

12 сентября. «Небо» говорит нам больше, чем «голубое небо». Эпитет отпадает сам собой, как засохший лист.

У языка бывают свои цветения и свои зимы. Есть стиль голый, как скелеты деревьев, потом приходит стиль цветистый, это школа густолиственная, мшистая, литература зарослей. Следует вовремя убирать слишком пышную растительность.

* Не будите уснувшей грусти.

16 сентября. Леность? Возможно. Но зато какое наслаждение ревниво оберегать свои грезы, не делясь ими ни с кем.

17 сентября. Ласточка в смокинге.

26 сентября. Каштан — еж среди плодов.

* Писать и не опускать страниц в вираж-фиксаж. Показывать их в темноте кое-кому из своих друзей. А потом пусть исчезают.

* У нее, должно быть, есть шерстяной чулок, набитый до того туго, что он не гнется, как деревянная нога.

* — С вами не заскучаешь, — говорит Раготта, зевая во весь рот.

* Приятель, с которым мы вместе ходили к первому причастию.

Я не видел его больше двадцати лет. На вокзале в Юрзи никого. Чудесное тильбюри, запряженное бойкой лошадкой, в экипаже какой-то молодой человек с дочкой. Это он. Сажусь рядом. Поглядываю на него исподтишка. Тиковый костюм, грубые желтые башмаки. Зато шикарно правит лошадью. Я узнаю улыбку и слышу голос двадцатилетней давности, он остался все тем же слабым, приглушенным, отрывистым. Отдельных слов я просто не улавливаю.

Входим во двор фермы, содержащейся в образцовом порядке. На крыльце ни души. Входим в кухню. Кто это — служанка? Оказывается, жена. Где только они выкапывают таких жен? Уродливая, плоскогрудая, неуклюжая, нелюбезная, на щеке бородавка с пучком волос. Он сказал мне: один гонится за богатством, другой — за красотой. Он за красотой не гнался. Неловко стою, держа шляпу в руке. Пойдем осматривать ферму! Я требую от него объяснений, но не слушаю и снова задаю все те же вопросы. Оказывается, я вовсе не такой уж умный, как он считал.

За стол! Из вежливости или ради экономии убрали соломенную циновку, и я чувствую под ногами холодные плитки пола. Хорошенькая служаночка. Садишься не там, где тебе хочется. Мне указывают место за столом, но за стулом приходится идти самому. Белое и красное вино, цыпленок с шампиньонами, редиска, масло, потом голуби в таком светлом соусе, что они похожи на водяных курочек. Так как девочка бледненькая, я рекомендую давать ей хинную настойку и рыбий жир.

Я поздравляю его с успехами в сельском хозяйстве.

— Тебе нравится твое занятие?

— Не променял бы его ни на какое другое. Но и ты, как я вижу по твоей ленточке, далеко пошел.

Потом он решит, что я пожелал с ним увидеться лишь для того, чтобы похвастать орденом.