Дневник

* Анри де Ренье говорит мне, что Малларме не понимал, как можно употреблять в стихах слово «бог» и «сердце»: «бог» в строке производит впечатление камня в паутине, «сердце» должно вызвать слишком материальный образ.

6 марта. Жизнь и без того была не очень веселой. Религия сделала из смерти что-то ужасное и нелепое.

9 марта. Нескромное молчание дипломатов.

* Эрвье не пишет уже ничего от себя: очень мудро и веско он как бы переводит какого-то неведомого мне Тацита, которым ему хотелось бы быть. Пользуется самыми туманными оборотами. Словом, из кожи лезет вон, лишь бы его не поняли.

* Казармы. Все прочие дома никто не охраняет: вполне обходятся одним привратником; а перед казармой, где полно солдат, ставят почему-то для охраны часового.

14 марта. В нашей любви к еврею всегда есть немножко гордыни. Думаешь про себя: «До чего же я благородный, что его люблю!»

15 марта. Да, то, что делает смерть, очень интересно, но она слишком повторяется.

* Писатель, если бы он был вежлив, если бы отвечал на письма, благодарил бы за присланную ему книгу, перестал бы верить, что он знаменит.

* Чего только солнце не может сделать со старой облезлой стеной!

* Работа — это отчасти тюрьма: она мешает нам видеть столько хорошего, что происходит вокруг!

* Потерянный день, прошедший в мечтах о работе, откладываемой с часу на час. Заметка, возможно, несколько находок, много лишнего и ничего действительно необходимого.

Завидую Маринетте: она варит нам суп.

Я же ничего не наварил.

Если бы я забивал гвозди, колол бы дрова, сажал бы морковь, писал о чем-нибудь несколько строчек, которые назавтра вышли бы из печати и принесли мне несколько грошей! Я тогда бы что-то сделал и день не пропал бы зря!

Ради работы отказываешься от обязанностей, которые накладывает на тебя жизнь. Не ходишь в гости, ни у кого не обедаешь, ни фехтования, ни прогулок. Тут бы, кажется, тебе и работать, создавать прекрасные вещи, но вот на этот огромный серый лист, который и есть наш день, мозг не проецирует ровно ничего.

* Я зачеркнул с размаху многое из того, что очень любил: стихи, фехтование, рыбную ловлю, охоту, плавание. Когда же я зачеркну прозу, литературу? Когда — жизнь?

* Бессонные ночи, долгие ночи, когда мозг пылает огнями, как огромный город. И какая прекрасная вереница грез, которые кажутся тебе живыми! Приходит утро, и их уже нет. Безжалостный подметальщик — пробуждение — смел их все на помойку.

* Умеренные — это те господа, которые умеренно пекутся об интересах ближнего.

* Присядьте, пожалуйста, и объясните мне, что такое жизнь.

17 марта. Какой-то журналистик из «Ла Патри»[94] — меховой воротник, желтые ботинки, дурацки дергается щека.

— С таким пайщиком, как Жалюзо, — говорит он, — «Ла Патри» стала глупейшей газетой, но надо же жить. Я предпочел бы писать пьесы.

Ему двадцать четыре года. Я подымаюсь и «очень сожалею, что пора идти».

Я ему сказал, что крестьяне часто вступают в брак по любви, а он напечатал прямо противоположное.

20 марта. Их вдохновляют шлюхи и театральные дельцы, а вот душа крестьянина, по их мнению, неинтересный предмет.

25 марта. Вечный страх перед жизнью, а когда она прошла, не могу оторвать от нее глаз.

26 марта. Мы требуем в театре жизни, а в жизни — театра.

30 марта. Просмотрел за зиму пятьдесят пьес. Нет ни одной, автором которой мне хотелось бы быть.

1 апреля. Театр. На него я, возможно, израсходовал свое самое прекрасное негодование.

5 апреля. Элеонора Дузе. Красота, благородство, ум. Лицо ее никогда «не леденеет». В пьесе Гольдони она не просто щеголяет остроумием, на лице ее написан острый ум.

У нее прекрасные туалеты, но было бы лучше, если бы она меньше тратилась на мишуру.

Когда она покидает сцену, она просто уходит, а не рвется прочь.

Апрель. …Любовный язык создан уже давным-давно, а деловой — нет.

Если мужчина хочет переспать с женщиной, он всегда найдет средство сообщить об этом предмету своей страсти, и почти все средства тут хороши; он может сказать все, что угодно: сойдет и так! Когда деловой человек хочет околпачить другого, все выглядит ужасно глупо. Самый ловкий так же первобытен, как и самый неумелый. И вот так делаются дела?.. Ну и ну. Пусть бы еще речь шла о каком-нибудь простофиле, но ведь это банкир надеется облапошить директора казино. Банкир показывает ему какую-то довольно туманно составленную бумагу. Гитри бросает на нее туманный взгляд и говорит: «Я тоже не дурак!» И все. Оказывается, мы присутствовали при кровавой борьбе, и если мы ничуть не взволновались, то…

* Итак, сегодня утром я набросал план драматической комедии, драмы в трех, даже в четырех действиях, и сам прослезился от умиления.

Набрасывать план пьесы — это очень забавно, но как только приступишь к писанию и подумаешь, что пишешь для театра, для актеров, для отвратительной публики, хочется занять свои мысли чем-нибудь другим.

* Никогда не целует руку женщине, боится проглотить кольцо!