Дневник

Июль. О лени. Ах, я просто обязан написать ее, написать книгу о лени! Человек глупый, осознающий свою глупость, уже не так глуп, но ленивец может осознавать свою лень, сетовать на нее и при ней остаться.

* Буржуа в Кламси. В Бурже Стендалю казалось, что он задыхается от буржуазной ограниченности. Побывал бы он в Кламси!

В Кламси, в крохотном чопорном городке, принято отправлять свою малую нужду на углу ратуши. Место не отгорожено даже железным листом, и все буржуа, которые живут в домах, выходящих окнами на площадь, могут при желании, приподняв занавеску, узнать по спине, кто именно остановился по нужде.

Все здесь весьма вежливы. Меня всегда пропускают вперед; очевидно, учитываются личные заслуги каждого.

Я не связываюсь ни с кем, потому что твердо знаю, что непременно со всеми перессорюсь.

5 июля. Мама восклицает:

— Десять метров ткани! О душенька, это слишком много, в сто раз больше того, что требуется. Мне вполне хватит девяти метров.

20 июля. Радость от оконченного труда портит начинаемую вслед за этим работу: еще веришь, что она пойдет легко.

27 июля. Читая «De Profundis» Оскара Уайльда, мы испытываем сожаление, что сами не в тюрьме.

* Отныне я согласен ходить лишь при условии, что у меня будут крылья.

9 августа. Красота огромного луга, где быки, кажется, гуляют сами по себе, красота, которую ничто не ограничивает, разве что эта полоска леса.

* Берегись переполнить чашу счастья, чтобы не забрызгать твоего соседа.

18 августа. Социализм должен сойти от мозга к сердцу.

* Родина. Никто не станет менять свой край ради красоты пейзажа.

* Меня спрашивают о моих делах только для того, чтобы иметь право рассказать мне о своих напастях.

21 августа. Свинья. Ее соски расположены строго в ряд, как маленькие горшочки.

* Летом от источников веяло бы прохладой, если бы они не пересыхали.

* Во время засухи корова побирается по краям дороги, но неизменно приносит в стойло вымя, полное молока.

* В нашей деревенской глуши появился новый зверь — железнодорожный.

23 августа. Раготта не умеет стирать в корыте. Для того чтобы простирнуть какую-нибудь тряпку, она отправляется на речку, к проточной воде.

Ходить к обедне и стирать в реке — это две ее старинные и равно священные привычки.

* — Я не занимаюсь политикой.

— А знаете, это все равно что сказать: «Не занимаюсь жизнью».

* Их дочь умерла в воскресенье, а во вторник ее похоронили.

Он весь понедельник орудовал цепом. Да и она, она отнюдь не похожа на женщину, потерявшую дочь: она похожа на женщину, которой дважды в день, утром и вечером, приходится доить четырех коров.

Откуда же им взять время предаваться горю?

3 сентября. Шлюзовщик жалуется на свое одиночество. Ни отпуска, ни денег. Приходится сидеть на месте по восемнадцати часов в сутки и ждать, придет судно или нет. Да и кто он такой, этот несчастный шлюзовщик? Никто на него даже не гладит. Если ему повстречается учитель (а ведь учитель тоже мелкий служащий вроде него), учитель и не заметит, что перед ним шлюзовщик.

* У рыболова несколько раз срывается с крючка рыба, и он говорит: «Ну и дура!»

* Свинья: и вся эта грязь на нежно-розовом фоне.

* — Я ведь старой школы, — говорит железнодорожный сторож.

И с улыбкой добавляет:

— Из той школы, где грамоты не знают.

* Фантек мне рассказывает:

— Я сказал господину Монтаньону в Невере, желая посетить его фаянсовую фабрику: «Я сын Жюля Ренара». Монтаньон мне ответил: «А, знаю, аптекаря из Кламси». — «Нет». — «А, знаю, лейтенанта флота». — «Да нет, писателя». — «А, знаю, того, который пишет маленькие романы. Они довольно известны».

20 сентября. Тилье. Праздник. Заметки.

Министр ест виноград и слушает комплименты, тяжелые, как удары цепом по голове. Отделение церкви от государства. О Бриане ни слова.

Одному не досталось зеленого горошка, другому салата — вот и весь их комментарий к банкету.

Меня представляют ему, так сказать, в тройном качестве: как мэра, как члена республиканского комитета в Корбиньи и как оратора комитета имени Клода Тилье.

— Господин Жюль Ренар? Я вас знаю. Видел какую-то бумагу из мэрии с вашей подписью. Вы ведь мэр Шитри?

— Да, господин министр.

— У нас тоже есть Шитри, только в департаменте Ионн.

Один из приглашенных величает меня Жаном.

А другой мне говорит:

— Они рассчитывают на вашу речь. Да, да, надеются, что вы их посмешите.

* Похоронив своего дядю, он плакал, разливался! Желая его утешить, Тристан Бернар сказал:

— Ничего, скоро вы успокоитесь.

— А когда?

— Недели через три.

— Ох, как много, — сказал племянник и зарыдал с новой силой.

1 октября. Псовая охота, всякая охота гнусна и не имеет оправдания. Ведь охотятся не для того, чтобы снискать себе пропитание. Если уж можно найти извинение охотнику, так это браконьеру. Он продает дичь и живет этим круглый год.

— Но ведь вы убиваете кур, быков?